Хайо, адотворец - Мина Икемото Гош

– А я никогда не буду свободна от тебя, Хайо-тян, не так ли? – Авано вцепилась зубами в грушу. По подбородку потек сок. – Ведь ты, в свою очередь, спасешь меня, поскольку сама я не справляюсь. А это та еще эн.

– Именно так, – ответила Хайо. – И я прошу за это прощения.

Авано притихла, замолчала. Потом рассмеялась. Она хохотала и хохотала – сперва тихим грудным смехом, а потом громко, взахлеб, обхватывая себя руками:

– И что же мне сделать, чтобы разорвать эн с Волноходцем?

– Я готова предложить тебе ад ручной работы.

Туман боли и голода, клубившийся в глазах Авано, рассеялся. Она была в полном сознании.

– Ты отомстишь за меня?

– Твоим похитителям. Да.

Невезение падало темным снегом и скапливалось у Авано на плечах.

– И им будет так же больно? И безвыходно? И удача полностью их покинет?

Хайо уставилась в жгучую голубизну водяного глаза Авано:

– Я разыщу их, кем бы они ни были, и заставлю заплатить за твои страдания. Ты будешь со мной, так что увидишь все собственными глазами.

– Как Коусиро.

– Верно. Ты станешь шикигами. Сохранишь сознание. Не будешь испытывать голода. А однажды, если захочешь, сможешь меня убить.

– Хайо… – одернул ее Нацуами.

– В ту ночь, когда Дзуньитиро Макуни сделал снимок, – сказала Авано, – я впервые после похищения пришла на этот пляж и впервые же попала в этот сад – мне нужно было лично увидеть, откуда Волноходец берет сырье для моих волшебных пилюль. Я заметила этих людей в грядках, где растет моя еда. И знаешь что? Я была счастлива. Я подумала, что больше никогда не буду голодать. Выбежала наружу. Просто чтобы прочувствовать радость, а не усталость, голод и страх. Остальное ты знаешь. – Авано потерла глаза, поморгала под льющим с потолка кровавым дождем и улыбнулась. – Можешь сделать мне предложение, Хайо Хакай.

– Авано Укибаси, – сказала Хайо. – Желаешь ли ты заказать рукотворный ад?

* * *

Момент, когда разорвалась эн между Авано Укибаси и Волноходцем, не был очевиден.

Кровавый дождь не прекращался. Над Оногоро бушевал сильнейший шторм. На остров опустилась глухая ночь.

Но Хайо знала, что все уже случилось. Она видела, как частицы невезения облаком поднялись над садом, вылетели через крышу и устремились к Волноходцу, чтобы навеки отяготить его безымянным, неизбывным призраком.

Для бога, который так привык к бремени имени, попасть в ловушку невозможности назвать его, сгладить острое звучание произношением наверняка окажется настоящим, невыносимым адом.

А потом Авано исчезла. В руке Хайо лежал лунно-белый бумажный человечек.

Хайо стояла посреди сада и понимала, что осталось сделать только одно: сжечь его дотла. Иначе кто-то может его найти, собрать семена и вырастить новые деревья на боли других, брошенных на произвол судьбы людей. Она должна его уничтожить. Спалить, чтобы…

– Даже не думай.

И, не успев сообразить, что происходит, Хайо отключилась – а над ней, по своду потолка, проползла огромная белая змея.

* * *

В дверь постучали. Хайо потянулась к ней и, только когда коснулась пальцами темной кедровой обшивки, осознала, что находится не в квартире в Хикараку. Под крышей звякнули подвески. На фронтоне виднелись три размашистых иероглифа высотой в три сяку, написанные рукой Мансаку: «Умри, Ведьма!»

Она была дома.

В Коура.

За дверью стояла Полевица. Ветер шевелил ее черную вуаль на итимэгаса; богиня башней возвышалась над Хайо в своих алых, как кровь на снегу, поккури:

– Адотворец.

– Ямада-сан.

Полевица подняла брови:

– Нам нужно кое-что обсудить, прежде чем ты проснешься. Впусти меня в свой сон.

– Тебе нужно мое позволение?

– Тебя ревностно охраняют.

Хайо отошла от двери. Полевица, Ямада Ханако, сняла итимэгаса, подала ее Хайо, чтобы та повесила шляпу на стену, и через мгновение уже сидела на татами.

– Угости меня яйцами, если у тебя есть.

– Яйцами? – озадаченно повторила Хайо.

– Да, они точно должны быть. – Полевица указала на дверь в комнату Хатцу. – Вон там.

Хайо распахнула ее. Черная пустота повеяла на нее холодом; в этой пустоте на веревке висела полная корзина яиц с еще горячей скорлупой. Хайо собрала в фартук шесть штук и понесла их богине. Та ждала у стола, на котором стояли плошка и маленькая черная тарелочка.

– Обожаю яйца, – сказала Полевица, пока Хайо выкладывала их в плошку, обжигая пальцы. – Изначально я была горой – и в то время яйца меня вообще не интересовали. Потом я стала змеей и обнаружила, что они весьма неплохи. Сущность моя также – полные амбары зерна и тучные посевы, и я по-прежнему воплощаю все это, одновременно являясь и Богиней Столпов. Но я Богиня Столпов также и потому, что все это воплощаю. Ты понимаешь, что я хочу сказать, адотворец?

Хайо уселась напротив и принялась чистить яйцо:

– Полагаю, ты хочешь сказать, что твои действия не поддаются осмыслению мелкого жалкого человечишки вроде меня, так что это был вопрос с подвохом.

– Не обижай меня, лживо называя себя «мелким жалким человечишкой».

– Ладно. Нет ничего «мелкого» и «жалкого» в том, чтобы быть человеком. Ты наложила на Мансаку проклятие, чтобы он сжег храм в Хаманоёкохо, и науськала на него полицию. – Хайо переложила гладкое белое яйцо на тарелку Полевицы. – Где сейчас мой брат?

– Мансаку Хакай здесь.

– Во сне? Или буквально?

– Во всех смыслах. У меня тоже есть храм в Хаманоёкохо. Чуть севернее храма Сжигателя. Вы с братом оба там, крепко спите.

– Я принесла тебе семена-зубы из храма Токифуйю.

Полевица аккуратно откусила яйцо. Солнечного оттенка желток растекся по губам.

– Принесла.

– Ты уже отозвала полицию? Или это зависит от новых условий, которые ты мне поставишь?

– Заносчивое невежественное дитя. Но сообразительное. – Полевица облизнулась. – Да, я сниму с Мансаку все подозрения, если ты пообещаешь молчать.

– О существовании сада Волноходца.

– Да.

– Это же не только его сад, – догадалась Хайо. – Он и твой тоже. Ты выращиваешь хитоденаши вместе с Волноходцем. – Хайо вспомнила, что Авано говорила, будто к отравлению Токифуйю причастен не только Волноходец. – Это ты подослала на площадь куколку с яшиори, чтобы утопить Токифуйю в Межсонье и освободить доступ к его храму. Это сделала ты, а не Волноходец.

– Именно.

– Ты умеешь оживлять солому. У тебя есть быстрый доступ к яшиори, потому что ты покровительница полиции.

– Правда.

– А мне ты признаёшься, потому что все идет ровно так, как тебе нужно. Мансаку в твоих руках, и его обвиняют в поджоге. У меня в кармане семена хитоденаши, и это наверняка незаконно. К тому же мы не местные, мы пришли на Оногоро снаружи. И все, что связано с хитоденаши, можно повесить на нас – идеальных козлов отпущения. Так что у меня нет другого выхода, кроме как согласиться на заклятие молчания. – Хайо подала Полевице еще одно очищенное яйцо. – И стать очередной пешкой для твоих дальнейших игр.

– Твоя осведомленность значительно упрощает процесс переговоров.

Хайо, обжигая пальцы, взялась чистить следующее яйцо:

– Это Боги Столпов посадили сад?

– Да, – с готовностью отозвалась Полевица. – Ты не видела Падения Трех тысяч троих, Хайо Хакай. Ты не представляешь, что́ мы потеряли в ту ночь. Можешь представить себе самое страшное – и даже близко не угадаешь, что мы пережили. Ужас. Боль. Жестокость. Эти слова – стрекозиные крылышки, лишь шум и мельтешение. Той ночью погибла сама доброта. Она так и не вернулась. И люди всё помнят. Глубоко внутри, сердцем, они запомнили, что их эн могут быть обращены против них. И я полагаю, ты знаешь, с чего все началось.

– Могущественного бога эн-мусуби накормили хитоденаши, – ответила Хайо. – Но кто?

– Мы знаем только, что это сделал человек. Тот сокрушающий бог не просто уничтожал своих приверженцев. Он убивал их за предательство. Он знал, что его накормил один из них. Вот только мы не знаем, нашел ли он виновного. –