Воронцов. Перезагрузка. Книга 4 - Ник Тарасов

Захар, — сказал я, приняв решение. — Надо бы поговорить с Фомой. Пусть разузнает всё про оружие, цены, возможности покупки. А пока давай подумаем, кого ещё можно привлечь в охранную дружину. И надо бы обучить мужиков хотя бы основам строя и владения оружием — чтобы в случае чего действовали слаженно, а не кто куда.

Захар кивнул, явно довольный принятым решением.

— Сделаем, Егор Андреевич. Я поговорю с Пахомом и Никифором, они могут показать, как в строю ходить и как мушкетом пользоваться. А пока можно и палками вместо мушкетов обойтись, для обучения сгодится.

Я позвал Фому. Мы втроём, сидя уже на бревнах возле моего дома, в двух словах обсудили все ранее сказанное. Я внимательно следил за реакцией Фомы — он хмурился, почесывал бороду, но молчал, обдумывая ситуацию.

— Вот что, — сказал я, когда Захар закончил пересказ. — Нужно нам вооружиться. Без этого теперь никак.

Фома кивнул:

— Правду говорите, Егор Андреевич. Охрана нужна серьёзная, не с дубьём же ходить.

— Именно, — согласился я и сказал, чтобы Захар ввёл в курс дела Фому во всех подробностях, и чтобы собирались вдвоём в город, в Тулу, купить десяток стволов, желательно армейских, а там как получится.

— Денег не жалейте, — добавил я, доставая кожаный мешочек. — Но и не сорите ими. Смотрите в оба — в городе тоже могут быть люди этого купчишки.

— Если сделка пройдёт успешной, то назад чтобы взяли в охрану кого-то из служивых, — продолжил я, — либо же договоритесь с Игорем Савельевичем, чтобы вместе прийти с их обозом.

Те покивали, заверив, что все сделают, и отправились готовиться к дороге. Я же остался сидеть на бревне, обдумывая дальнейшие шаги.

А ещё через пару дней, когда баня высохла (а сохла она быстро благодаря жаркой погоде и постоянно открытым дверям и окнам), мы с мужиками стали быстренько из липы делать полки в парной. Древесина была мягкой, гладкой, приятной на ощупь — самое то для банных лавок. Строгали тщательно, шлифовали песком, чтобы ни одной занозы не осталось.

Прасковья принесла мешок с лекарственными травами — душицей, мятой, чабрецом.

— Вот, Егор Андреевич, развесьте по стенам. Дух будет знатный, целебный.

Я поблагодарил и развесил пучки трав под потолком парилки. Запах стоял изумительный — свежий, пряный, чуть терпкий.

Обустроили помывочную — поставили деревянные шайки, лавки пониже, чтобы удобно было мыться. На стену повесили березовые и дубовые веники, высушенные специально для бани. А ещё сколотили стол с лавками вдоль стен в предбаннике, чтоб можно было посидеть, выпить кваса, либо же пивка после жаркой парилки.

Когда всё было готово, я растопил баню. Сухие берёзовые дрова разгорелись быстро, печь загудела, нагревая камни.

До этого в бочку Степан натаскал воды, также воду залили в ёмкость в парилке.

Когда баня прогрелась как следует — пар уже висел под потолком густым облаком, а камни раскалились добела — я позвал с собой Машку.

Мы зашли в баню, разделись в предбаннике. Я постелил на полки чистую холщовую простынь, чтобы не обжечься о горячее дерево. За первую ходку мы просто согрелись, привыкая к жару. Сидели молча, чувствуя, как тело постепенно расслабляется, как уходит напряжение из мышц, как открываются поры, выпуская пот.

Жар был мягкий, обволакивающий. Не тот обжигающий, что перехватывает дыхание, а именно приятный, глубоко проникающий в тело. Простынь под нами быстро намокла, но это только добавляло удовольствия — чувствовалось, как из тела выходят все шлаки, вся грязь, вся усталость.

Первый заход был недолгим — минут пять-семь. Мы вышли в предбанник, Машка окатила меня прохладной водой из ковша, потом я её. Кожа мгновенно покрылась мурашками, дыхание перехватило от контраста температур, но это было приятно — кровь побежала быстрее, сердце застучало сильнее.

— Ух, хорошо! — выдохнула Машка, встряхивая мокрыми волосами.

Дальше я запарил веник. Опустил его в шайку с горячей водой, дал напитаться влагой, чтобы листья стали мягкими, эластичными. Потом встряхнул его, разбрызгивая капли воды, которые с шипением испарялись на раскалённых камнях.

Мы снова вошли в парилку. Теперь жар чувствовался сильнее — камни уже отдавали всё накопленное тепло. Воздух был густой, насыщенный ароматами трав и берёзового листа.

— Ложись, — сказал я Машке, указывая на полок.

Она легла на живот, подложив руки под голову. Я набрал в лёгкие воздуха и начал её парить. Сначала легонько, едва касаясь кожи веником, привыкая сам и приучая её к этому ощущению. Постепенно движения становились более сильными, размашистыми. Веник шуршал по коже, оставляя на ней влажные следы и лёгкий запах берёзы.

Машка постанывала от удовольствия, иногда вздрагивая, когда веник проходился по особенно чувствительным местам. Её кожа раскраснелась, покрылась капельками пота, которые блестели в полумраке бани, как маленькие жемчужины.

Несколько раз я поливал на камни разбавленный с водой квас. Он шипел, испаряясь, и наполнял парилку душистым ароматом хлеба — терпким, чуть кисловатым, невероятно вкусным. Этот запах смешивался с ароматом трав, развешанных под потолком, создавая неповторимый банный дух, от которого кружилась голова и расширялись лёгкие.

После веника Машка сама взялась парить меня. Её движения были не такими сильными, как мои, но удивительно приятными. Она как будто чувствовала, где нужно пройтись посильнее, а где едва коснуться. Веник в её руках то взлетал вверх, разгоняя пар, то опускался на мою спину мягкими, но настойчивыми ударами.

Жар становился всё сильнее. Казалось, воздух раскалился настолько, что его можно было резать ножом. Дышать становилось трудно, но это была приятная трудность — лёгкие расширялись, наполняясь целебным паром, кровь бежала по венам всё быстрее, унося с собой усталость.

Машка плеснула на камни ещё кваса, и новая волна жара окатила нас с головы до ног. Капельки пота покрывали всё тело, стекали ручейками по спине, груди, ногам. Кожа горела и одновременно ощущала необыкновенную лёгкость, словно тело потеряло вес и могло воспарить к потолку.

В какой-то момент жар стал почти непереносимым. Мы выскочили в предбанник, тяжело дыша и смеясь от переполнявших нас ощущений. Я зачерпнул ковшом холодную воду из бочки и вылил на Машку. Она вскрикнула, но не от боли, а от удовольствия. Её кожа, разгорячённая парилкой, мгновенно отреагировала на холод — покрылась мурашками, порозовела ещё сильнее.

— Теперь ты меня окати, — сказал я, подставляя спину.

Холодная вода обрушилась на меня водопадом, вышибая дух и заставляя сердце биться часто-часто. Это было невероятное ощущение — контраст между обжигающим жаром парилки