Однажды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова

– Нет, – ответила Рыжая, – ифриты умеют брать подручные материалы: глину, навоз, камни – и лепить из них тела. Он превратился в нашего добряка. А настоящего добряка мы никогда и не знали.

– То есть ты хочешь сказать, что…

– Думаю, Балам убил Фёдора Фёдыча Баелова, да.

Они помолчали.

– Фур-Фур, кто бы мог подумать? – вздохнула Марта. – Бездомных животных подкармливал, с Ребриковой дружил. А на самом деле – силы из неё сосал, вот что она болеть начала.

– Никого он не подкармливал, кроме своего По.

– А Светку Ламии отдал.

Рыжая удивлённо посмотрела на подругу.

– Ну, бергсре. Мы с Ахвалом отбили её прошлой ночью.

– Ничего себе, ты не говорила.

– А когда мне было? Мы не виделись с тех пор. А когда свиделись, было как-то не до этого: Балам поджёг столовую, похитил нас и оживил Медведь-гору, помнишь?

Пролетова хмыкнула.

5

Массивные деревянные двери, закруглённые сверху, напоминали вход в пещеру. Ахвал достал из кармана шальвар ключ и вставил его в скважину, бормоча себе под нос что-то непонятное. На секунду пламя вырвалось из него, и он сам стал пламенем. Цабран моргнул.

Двери, скрипнув, будто от досады, открылись.

Цабран высунулся из-за спины старика. В темноте ему показалось, что пол дворца живой. Одна за другой в комнатах зажигались люстры. Цабран увидел, что на полу шевелятся сотни, а может быть, тысячи девок-азовок. Он вслушался в их шебуршание, похожее на песню:

– …гости гости у нас гости…

Ящерки разбегались под ногами, как серые волны. Несколько девок-азовок ловко вскарабкались Цабрану на спину, начали нашёптывать:

– …хороший хороший какой хороший…

Он в панике закрутился, пытаясь скинуть их с плеч, вытащить из головы.

– Оставьте мальчика! – эхо от голоса Ахвала разошлось по бесконечным анфиладам. Ящерки схлынули с Цабрана, отбежали и собрались в круг, обратив к ним тревожные бледно-серые лица. Губы их непрестанно шевелились.

Тимсах вполз на пузе в Мраморный зал, выпуская из пасти дым, и сестрёнки, заголосив: «дух огня дух огня бежим бежим дух огня бежим», спрятались в щелях. За крокодилом последовал Балам. По вновь уменьшился и теперь сидел у него на плече.

Пленённый ифрит шагал тяжело, неестественно вывернув ступни, видно было, что всё его существо против подчинения Цабрану. Мальчику всё сильнее было не по себе от роли повелителя. Он понимал, что они выиграли схватку благодаря фальшивому заклинанию и его смекалке, – но, втыкая иголку Баламу в спину, он совершенно не подумал, что держать ифрита в своей власти – задача совсем не простая.

Ахвал обернулся к крокодилу, приказал:

– Останься тут. Охраняй вход, – и, обращаясь к Цабрану, шепнул: – Нам нужно через Галерею Сказок в Дворцовый зал.

В зале, который Ахвал назвал Галереей Сказок, было полутемно. Потолок тут был не таким высоким, как в холле, а колонны, расположенные по углам, напоминали слившиеся сталактиты и сталагмиты[60]. На стенах каменные волны имитировали драпированные занавески. На полу лежала истлевшая ковровая дорожка, которая вела к выходу. А по бокам стояли причудливейшие статуи.

Одна изображала голову старика в шапке, похожей на корону. Голова стояла на паучьих ногах, вместо правого уха у неё была кошачья голова, вместо левого – лягушачья. Другая – лев на задних лапах, но с гусиной головой – была ещё омерзительней. Молодой человек с огромным – больше тела – ухом, ворон с саблей, лысый старик с шестью глазами на плечах, статуя с красивым накачанным торсом, но с виноградной гроздью вместо головы – все они были необъяснимо притягательны и отвратительны одновременно. Цабрану захотелось уменьшиться, чтобы Ахвал положил его в один из своих карманов, и там заснуть. Но он продолжал идти вперёд, не выказывая ничего: ни страха, ни любопытства.

– Семьдесят два, – негромко сказал Ахвал. – Тут собраны все ифриты. Столас, Феникс, Аим, Элегос…

Старик остановился напротив статуи юноши с тремя головами и крысиным хвостом, который оседлал медведя. Хвост статуи был изогнут, и на нём сидела каменная птица.

Цабран наклонился к медной табличке:

– Балам трёхголовый, пятьдесят первый ифрит. Едет на разъярённом Медведе; даёт правильные ответы насчёт событий прошлого, настоящего и будущего; может делать людей невидимыми.

Он разогнулся и глянул в лицо «своего» ифрита. Оно было уже далеко не так молодо, как на памятнике. Морщины избороздили щёки, злобные складки застыли между бровями и вокруг губ. Балам смотрел на свою статую не отрываясь, и Цабрану показалось, что яростная сила вновь клокочет в ифрите.

– Давайте поторопимся, – испуганно попросил мальчик.

Балам открыл рот.

– Прикажи молчать ему, – поспешно сказал старик.

– Ты не должен ничего говорить, Балам. – Цабран постарался, чтобы его голос звучал уверенно. Но кого он обманывал: каждую секунду он ждал, что ифрит извернётся и вынет из себя иголку; что По подлетит сзади и вытащит её клювом; что она выпадет сама.

Балам снова подчинился и не вымолвил ни слова.

– Идём, – сказал Ахвал.

Цабран последовал за стариком. После зала со статуями он чувствовал, как что-то злое, тёмное окружило его и сжало в кольцо. Ему стало душно и захотелось бежать из Чатыр-Дага. «Ничего. Я ещё потерплю. Немного, но потерплю», – утешал себя мальчик.

Дворцовый зал поражал своими размерами: потолки были такими высокими, что сводов не видно. С трёх сторон на высоте примерно третьего этажа торчали резные балконы.

Посередине зала стояли два трона. На них восседали фигуры короля и королевы. Вокруг располагалась свита: фрейлины и пажи, вырезанные из камня так натурально, что Цабран совсем бы не удивился, если бы они вдруг ожили.

– Этот зал посвящён памяти великого Царя, который смог объединить все стихии – воздух, камень, воду, огонь – под своим началом, – сказал Ахвал. – Все, кроме земли.

Цабран не понял его слов, но уточнить не решился.

Они прошли дальше, во влажную темень анфилады позади тронов, туда, где вдоль стен тянулись бесчисленные ниши, в которых тоже должны были стоять статуи. Но ниши были пусты. Лишь в одной обнаружилась массивная железная дверь, которую с усилием открыл Ахвал. Сразу за дверью начинались ступени. Проход был выдолбленным в скале: стены из грубого камня и бесконечная лестница вниз. Старик втолкнул Балама в проём и начал спускаться за ним.

– Скользко здесь, по стенам натекло, осторожнее, – сказал он Цабрану, – смотри под ноги.

Они долго шли вниз, и с каждой ступенькой становилось всё темнее и темнее. Наконец лестница закончилась. Ахвал снял со стены факел, и тот сам загорелся у него в руках.

В подземелье было холодно. Теперь