Ош. Жатва. Том 1 - Артём Александрович Мичурин

— Решил отыграться?

— Нет, — усмехнулся Волдо. — Ваш отрыв слишком велик. Но такое неравнодушие трудно не заметить? Так в чём дело?

— Эта девчонка напоминает мне кое-кого. Кое-кого небезразличного. Я думал, что те воспоминания навсегда потеряны, но то ли Ош, то ли проклятие... Что-то подняло их со дна. Не хочу вдаваться в подробности.

— Это она вас убила?

— Не понял, — проняло меня вдруг ознобом, и Волдо это заметил.

— Пуля... Вы сказали: «Так ты попала, сука». Мне кажется, о пуле так не говорят. Скорее, о том, кто её послал. М? Ещё одно очко к моему счёту?

А сопливым моралистом он нравился мне больше.

— Не твоё дело.

— Как скажете, — пожал Волдо плечами. — Я лишь хочу, чтобы мы лучше узнали друг друга, и лучше понимали. Каждому нужно иногда выговориться. А кто выслушает вас, если не я?

— Решил в мозги мне залезть?

— Ну, может, я тоже немножечко колдун. Хоть в гуляш и не превращу, конечно. Знаете, это довольно странно. Я имею в виду, что вам был кто-то небезразличен, кто-то из людей. Вы же их ненавидите. И тут вдруг худо-бедно дорогой человек, к тому же женщина. Кем она вам приходится, дочерью?

— Нет.

— Но и не женой. Думаю, между вами не было ничего плотского. Вы знали её с малолетства, потому Хельга и всколыхнула воспоминания. Ваша ученица? И, похоже, не в меру одарённая, раз уж превзошла своего мастера. Должно быть, обидно принять смерть от единственного дорогого человека. Может, была причина?

— А может ты захлопнешь, наконец, хлеборезку?

— Да бросьте, вы же не на суде, чтобы всё отрицать. Мы просто болтаем, коротая время. За что она снесла вам голову? Обычно людям становится легче после признаний. Попробуйте, вдруг и вам поможет.

— Я как-нибудь справлюсь без этого. Да и исповедник из тебя херовый.

— Неправда. Никто не поймёт грешника лучше, чем другой грешник. Ну же, не запирайтесь. Что это было? Вряд ли дело в насмешках и словесных оскорблениях. За такое если и убивают, то без отлагательств, на месте. А вы были захвачены врасплох, не ожидали атаки. Это была месть, верно? О да. А за что можно мстить близкому человеку? За предательство. Вы предали её, Кол? Использовали и бросили, как лишнюю вещь? Может, даже сами попытались убить, но безуспешно? Прошу, не надо смотреть на меня так, будто я всё насочинял. На самом деле ваша история не так уж глубока и таинственна, чтобы скрывать её детали.

— Ладно, я расскажу тебе о деталях.

— Правда?! — воскликнул мой дознаватель, сам не ожидавший такого успеха.

— Конечно, почему бы нет. Всё дело в том, что эта сучка меня дико бесила. Постоянно капала на мозги. То ныла, то умничала, то просто пиздела без умолку. В конце концов мне надоело. Я её скрутил, завязал подол на голове, намазал жопу мёдом и посадил в муравейник. Восемь часов там сидела, пока не распухла так, что даже языком ворочать не могла. Думал, помрёт. Бросил её в лесу. Ан нет, оклемалась, пизда доставучая. Такие дела. А у вас тут есть муравейники?

— Есть, — ответил Волдо без былого энтузиазма и ушёл в себя.

Отчего-то в этот раз баронесса не удосужилась поиграться со временем, и пришлось торчать в холле битый час, если не больше. В процессе выяснилось, что первозданное убранство опять вижу только я, и мы с Волдо развлекались описанием друг другу предметов интерьера с разных точек зрения. Особенно забавно получалось с развешанными повсюду картинами, над которыми, судя по всему, потрудилось не только время, но и магия, настолько сильно они отличались. Блестящий маслом холст с изображением юной розовощёкой девицы в безумной шляпе из моей реальности в реальности Волдо оказывался покрытым трещинами и паутиной портретом уродливой старухой под вуалью. Бравые рыцари верхом на вздыбленных конях становились дряхлыми старцами в креслах-качалках, а величественные замки и крепости, окружённые пышной зеленью, превращались в руины посреди выжженых лесов.

Наконец, баронесса соблаговолила оторваться от своих женских таинств и осчастливить нас визитом, от которого Волдо вздрогнул и поспешил скрыться в самом дальнем углу.

— Всё готово? — спросил я.

— Можем начинать, — ответила Арабель и кивком головы велела следовать за собой.

Хельга, чистая и наряженная в невесть откуда взявшееся идеально подходящее по размеру платьице, ждала нас в покоях баронессы и выглядела отнюдь не счастливой. Девчонка была едва ли не белее обрамляющих её лицо рюш и отличалась от мертвеца лишь морганием век, да и то неестественно редким.

— Разве не ангел? — улыбнулась Арабель.

— Давай закончим с этим поскорее.

— Конечно. Прошу, — указала мне баронесса на кресло, после чего подняла остолбеневшую девчонку и усадила напротив: — Вот так, прелесть моя. Ну что ты, не грусти. Мы управимся — и глазом моргнуть не успеешь. А потом будут конфеты и мармелад! Итак, — развела Арабель руки, будто для хлопка в ладоши, и сказала «начали».

Но хлопка я так и не услышал. Вместо этого в ушах оглушительно зашумело, а перед глазами возникла всепоглощающая ослепительная белизна. Кажется, я закричал, не уверен. Окруживший меня белый ад запульсировал чёрными прожилками, становящимися всё жирнее и многочисленнее. Они прорастали сквозь белизну, как трава сквозь залежалый труп, дрожали и складывались в смутно угадываемые изображения — чьи-то незнакомые лица, пейзажи, интерьеры, предметы, а потом в шуме появились более конкретные звуки, навроде голосов, и даже запахи. Я готов поклясться, что среди прочего почуял яблоко в карамели. Никогда такого не пробовал, но абсолютно уверен — это оно. И вкус... Кисловато-сладкий с вкраплениями пряностей. Невероятно яркий, как вспышка, как... Счастье.

— Вот и всё, — неожиданно сменилась какофония бархатным голосом баронессы.

Испещрённая чёрными жилами белизна вмиг исчезла, уступив место реальности, от которой я невольно поёжился. Передо мной в кресле сидела Хельга. Но, если бы не едва заметное движение грудной клетки, я мог бы поклясться, что это фарфоровая кукла, настолько она была бледна и безжизненна. Даже веки теперь не шевелились, а расширившиеся зрачки почти вытеснили радужку.

— Что произошло? Кажется, я видел...

— Детские воспоминания?

— Да.

— Всё верно. Ваши души теперь связаны, — констатировала Арабель так обыденно, будто диагностировала триппер.

— Связаны? В смысле?

— В прямом. Теперь эта