РОС: Забытый род - Гарри Фокс

Я только мычал в ответ, протирая глаза. Каша в голове была густой, но основные нити — Аспид, Первый Город, Предательство, Проклятие, Изоляция, Современные Угрозы — начали складываться в мозаику. Уродливую, кровавую, но мозаику.

— Фух, — выдохнул я наконец, закрывая последнюю страницу "Краткого изложения для тупоголовых". Глаза горели, спина ныла, а мозг ощущался как выжатый лимон. Я пригладил засаленные, торчащие во все стороны волосы. — Спасибо, Элира. Ты… ты спасла меня. От невежества.

Элира сидела напротив, подперев щеку рукой. Она посасывала длинную леденцовую конфету на палочке — ярко-красную, как застывшая кровь. Ее губы, обычно поджатые в недовольную складку, были слегка приоткрыты. Кончик языка — розовый, влажный — ловко касался гладкой поверхности леденца, заставляя его блестеть под тусклым светом. Губы смыкались вокруг конфеты с тихим, влажным звуком, потом слегка вытягивались, когда она вынимала палочку, оставляя на конфете блестящий след. Потом снова — нежное причмокивание, движение щек, легкое скольжение языка. Процесс был гипнотически простым и невероятно… интимным. Казалось, все ее внимание, вся энергия сосредоточены на этой сладкой сосульке. Зеленые глаза были полуприкрыты, в них светилось редкое, почти мирное удовлетворение. В этом не было нарочитого соблазна — только чистое, детское наслаждение вкусом. Но именно эта естественность, это сосредоточенное посасывание, эти влажные звуки в тишине библиотеки казались невероятно… сексуальными. Запретными. Как подсматривать за чем-то очень личным.

— Эм… все… — промычала она наконец, не отрываясь от конфеты, голос глухой от удовольствия. — Свободен. Можешь валить. — Она снова обхватила губами леденец, причмокнув громче.

Я потянулся, костяшки хрустели. Глаза сами собой снова прилипли к ее губам, к тому, как она обращается с конфетой.

— М… — начал я, но она резко вынула конфету изо рта, прикрыла ее ладонью и сверкнула на меня подозрительным взглядом.

— …а потом нет! — резко заявила она. — Я тебе не дам! Моя! Последняя! Я её буду сосать! До самого конца! Свою сосалку ищи сам!

Я опешил.

— Я… не собираюсь искать пососать! — выдавил я, чувствуя, как жар бросается в лицо. — Я просто…

— Все вы так говорите! — перебила она, вставая, ее мирное настроение сменилось привычной паранойей. — А сами только и думаете, как что-нибудь пососать! Все девочки такие! Ненасытные!

— Но я… не девочка, — тупо констатировал я.

Элира замерла. Ее глаза за очками округлились. Она посмотрела на меня, потом на свою конфету, потом снова на меня. Румянец залил ее щеки.

— Ах… — она произнесла тихо. — Точно… А?! — В ее глазах мелькнул ужас. Или паника. Или… что-то еще. Она резко сунула конфету обратно в рот, как пробку, и схватилась за ворот своего мешковатого платья. — Ты… ты что задумал?! Не смей! Я предупреждала! — Платье начало сползать с плеча, обнажая блестящую черную ленту латекса и кобуру.

Я вскочил со стула так быстро, что он с грохотом упал назад.

— Спасибо за помощь! — выпалил я, уже отступая к двери. — Я пошел! Очень информативно! Приду… как-нибудь… еще почитать!

Я не стал дожидаться, пока она достанет револьверы или придумает новую теорию о мужских кознях против ее сосательных принадлежностей. Выскочил из библиотеки, хлопнув дверью, и побежал по коридору, чувствуя, как адреналин гонит кровь по венам. В ушах еще стояли влажные причмокивания, а перед глазами — вспышка черного латекса и безумные глаза Элиры. История рода, князь Хабаровский, ярость Аспида — все смешалось в голове с абсурдностью только что пережитого.

"Мужской рай"? Скорее, бесконечный лабиринт безумия с розовыми лепестками, афродизиаками в вине, воинственными библиотекаршами и конфетами, которые лучше не комментировать. И где-то в этом лабиринте меня ждала Амалия, княжеские послы и собственная свадьба. Отличные перспективы.

* * *

Холодный камень парадного входа замка Аспидиум впивался в спину сквозь тонкую ткань камзола. Я стоял, стиснув зубы, и мысленно молился всем богам, которых вспомнил из нашего мира и этого проклятого:

Пожалуйста. Четвертая. Последняя. Будь простой милой девушкой. Просто нормальной! Без причуд! Без закидонов! Без револьверов под платьем, афродизиаков в вине и леденцов с двойным смыслом! Ну хоть одна! Это же не космос, черт возьми!

Рядом выстроились остальные сестры. Амалия — статуя из льда и серебра, в безупречном платье, ее белые волосы уложены в сложную, холодную прическу. Она смотрела куда-то за ворота замка, но я чувствовал ее периодические, как уколы ледяной иглы, взгляды. В них читалось одно: «Посмотри, Мышонок. Вот она — истинная элегантность и мощь. Не то, что твоя истеричная невеста». Виолетта же металась, как шмель в банке, поправляя несуществующие складки на своем роскошном платье цвета заката.

— Лексик, милый, ты уверен, что гобелены в тронном зале достаточно… кроваво-красные? — она схватила меня за рукав, ее глаза блестели паникой. — Мне кажется, они скорее бордовые! А бордовый — это цвет… неуверенности! Или печени! Нам нужен именно красный! Цвет страсти! И крови! Много крови! Как символ!

— Виолетта, они идеальны, — попытался я вырвать рукав, но ее хватка была мертвой. — Цвет как у только что отрубленной головы. Обещаю.

— Ой, правда? — она засияла, но тут же нахмурилась. — А скатерти? Серебряные змейки должны извиваться по краю, а не просто лежать! Они должны выглядеть так, будто вот-вот укусят гостя за палец!

— Они извиваются, — заверил я, чувствуя, как начинает дергаться глаз. — Как сумасшедшие. Прямо как я на этой свадьбе.

Слева от меня Аманда буквально кипела. Ее рыжие волосы, обычно огненным водопадом, были стянуты в тугой, недовольный узел. Она переминалась с ноги на ногу, яростно грызла ноготь, а ее изумрудные глаза метали молнии в мою сторону.

— День, — прошипела она так, что услышала только я. — Целый день! Ты обещал! Моя лаборатория! Мои новые разработки! А ты… ты предпочел пыльные книжки и ЭТУ! — Она яростно ткнула подбородком в Элиру, которая стояла чуть поодаль, уткнувшись носом в какой-то потрепанный манускрипт, принесенный «на всякий случай».

Элира, почуяв взгляд, подняла голову. Ее огромные глаза за толстыми стеклами очков нашли меня. Мгновение — и она ловким движением приподняла подол своего мешковатого платья. На безупречно белом бедре, перетянутом черной латексной лентой подвязки, лежала рукоять изысканного револьвера с перламутровой рукоятью. Ее губы сложились в едва заметную, опасную улыбочку.

— Mein Herr, — прошептала она так тихо, что я скорее прочитал по губам. — Mein Lauf ist kürzer, aber tödlicher. Denk dran. (Мой ствол короче, но смертоноснее. Помни об этом, мужчинка). Она отпустила платье, снова уткнувшись в книгу, как ни в чем не бывало.