Небо в огне - Алексей Ковригин

мы достоверно и точно узнаем обо всех «счастливчиках», угодивших под наш авианалёт. В этом патриархальном мире пока что всё ещё принято публиковать в газетах списки всех своих погибших офицеров, как и некрологи по поводу их кончины.

* * *

— «База», как слышишь? Это «Француз». Мы возвращаемся!

— «Француз», это «База». Слышим тебя хорошо. Ждём!

Короткий диалог и четверть часа тишины. Но у этой тишины есть «оттенок». Я назвал бы его «гнетущим», но это моё субъективное ощущение, навеянное последними событиями. Всё-таки после этой «разведки боем» осадок у меня на душе остался неоднозначный. С одной стороны, удовлетворение от успешного выполнения задания. А с другой… да вот хрен его маму знает. Но это не горечь и уж точно вовсе не сожаление о содеянном, но всё равно как-то неприятно, словно против своей воли замарался в чём-то непристойном. Да к чёрту это морализаторство! Я сделал то, что просто обязан был сделать и на этом точка. Возможно, что впереди у меня ещё и не такое будет, так что пора бы уже начинать привыкать. Война всё спишет… Но, вот всё ли?

При возвращении решаю пролететь над дорогой из Альсасуа на Виторию-Гастейс. Как и предполагал, никакого наступления в этом направлении нет, и мятежники даже не заняли ближайшие к границам Навары посёлки Алавы. И менее всего, эти «дополнительные батальоны» и рота бронеавтомобилей, похожи на «наступающие части». Это скорее некий заслон против возможного контрудара из Витории-Гастейс по тылам самих мятежников. У меня с Уолтером ещё остаются в заначке снаряды к нашим пушкам, а до «Базы» нам меньше тридцати километров, так что далее «экономить ресурсы» нет никакого смысла. Оставив после себя девять разгорающихся «костров» из бронеавтомобилей, эскадрилья берёт курс на аэродром.

Захожу на посадку, «выползаю» из кабины и сбрасываю парашют на траву. Жарко! Пабло протягивает мне пилотку и хочет что-то сказать, но взглянув на моё лицо внезапно смолкает. Передаю ему шлемофон, скидываю рядом с парашютом пропотевший реглан и пытаюсь пригладить мокрые от пота волосы. А затем, позабыв о пилотке шагаю к курилке, куда уже подтягиваются остальные мои лётчики. Да уж. Но вот видок у них… как говорится, «краше в гроб кладут». И я не один тут «мокрый как мышь», мы все словно под один и тот же ливень попали. Из раскрытого портсигара Порфёненко нахально «стреляю» папироску и под офигевшими взглядами прикуриваю от зажжённой спички Нормана. Делаю две жадные затяжки, а на третьей мои глаза «собираются в кучку». Ох, и какая же это гадость! С отвращением выбрасываю окурок в урну и откашлявшись обвожу лётчиков сумрачным взглядом.

— И как только вы это курите? Но чёрт с вами, хотите травить свои организмы, травитесь! Командиры звеньев за мной, остальным отдыхать. — отплёвываясь от никотиновой горечи направляюсь в штаб на доклад к Сен-Жаку. Мой начальник штаба уже наверное заждался результатов нашей «авиаразведки».

— При атаке на мост с южной стороны были обнаружены две установки «Бофорс», но нас не ждали и огня открыть не успели. Обе зенитки и мост были уничтожены, после чего разбомбили стоянку автомобилей. Все машины были гружёными, но что это за груз мы так толком определить и не сумели, однако горел он хорошо. Нам повезло в том, что все грузовики находились в низине, но вот на пригорке стояло пять топливозаправщиков. Видимо для того, чтоб водителям было легче вёдра с бензином к своим машинам носить. После подрыва заправщиков всё это топливо потекло в низину прямо на стоянку. Думаю, что все машины и имущество для пехотной дивизии полностью сгорели. Полыхало так, что там наверное даже камни поплавились! — Порфёненко довольно улыбается, глядя на Сен-Жака торопливо записывающего донесение и «передаёт эстафету» Норману Дрисколлу.

— Второй мост также прикрывали два «Бофорса» и тоже «проспали» наше появление. Обе установки и мост мы уничтожили. А вот при заходе на мост на восточной окраине посёлка были обнаружены два дивизиона пушек подготовленных для транспортировки. У них даже лошади не были выпряжены. Вторая пара звена нанесла бомбовый удар. Но сами понимаете, если коней мы ещё выбили, то вот всего четырёх бомб-полусоток на шестнадцать полевых пушек было явно недостаточно. Для гарантированного уничтожения этих дивизионов, как минимум потребуется налёт одной бомбардировочной эскадрильи. Далее звено, согласно ранее полученного приказа, занималось «зачисткой» дороги на Ирун. — лётчик задумчиво косится в мою сторону: — Ещё недавно я считал, что после «Верденской мясорубки» уже ничто не сможет выбить меня из колеи и очень надеялся на то, что уж никогда более не увижу ничего подобного. Однако сегодня вновь увидел «Верден» во всей его неприглядной красе и отчего-то вдруг почувствовал себя карателем. Но, вот стоит ли оно того? — Дрисколл испытывающе смотрит на меня, но ему отвечает Порфёненко:

— Вот только ты смотри, не брякни подобной глупости при молодняке! Они и так с этого вылета вернулись, как пыльным мешком по голове пришибленные. Это у нас с тобой, прошедших Великую Войну, есть хоть какая-то привычка против излишней жалости, но вот для наших новиков, сегодня получился хороший такой, холодный и отрезвляющий душ. Но это для них очень даже полезно, против того благодушно-восторженного настроения, что до этого царил у них в головах. Они-то всё грезили благородными поединками да блестящими победами. Однако не понимали того, что война — это кровь и ужас, и никакого благородства в ней нет. Так что пора бы им это уже понять наконец и повзрослеть хоть немного. — Порфёненко сердито взглянув на Нормана отворачивается и замолкает.

— Господа, а мне вот дико интересно, что такого у вас сегодня произошло на вылете, что все вы вернулись такими напряжёнными и взвинченными? — Сен-Жак обводит нас вопрошающим взглядом и останавливает его на мне.

— Интересно? Да ничего особенного. Подумаешь, прихватили ещё одну пехотную дивизию на марше «со спущенными штанами». И штаб этой дивизии разнесли вдребезги, и всё командование пошинковали на кусочки. А затем уже и всю эту дивизию тоже на ноль помножили. Поставили в рядок у стеночки и прошлись вдоль неё поливая свинцом из сорока стволов. Туда-сюда, два раза. Всё как обычно! — вдруг неожиданно даже для себя всхрапываю и начинаю глупо хихикать. — Всё «как обычно», понимаешь, Шарль? «Всё как обычно»! Просто взяли… и разом превратили двадцать тысяч живых человек, в куски никуда не годного окровавленного мяса! — хихиканье сменяется негромким истерическим смешком и ничего с этим поделать не могу. Вот