журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич

казненная могла бы стать настоящей героической Кларой. Но, очевидно, в какой-то момент жизни сбилась с пути, попала под какое-нибудь отрицательное влияние — мало ли что может случиться с человеком. И вот — закономерный, справедливый результат!

Однако какой наглый вызов обществу! Мы изо всех сил укрепляем нравственность, потому что время для забав неподходящее, а кто-то свои прихоти, свои низменные инстинкты, свою похоть ставит выше общественной морали! Льет, -понимаешь, воду на мельницу империализма! Каленым железом изведем порок!

А тем временем сырость и холод проникают сквозь защитный костюм, всякие чувства быстро идут на убыль, и остается одно — скорей снова в строй,

чтобы снова идти вперед, навстречу пока еще засекреченной от нас радости. Не гражданская же казнь была ею.

11

И вот мы вступаем на окраину города. Продымленные рабочие предместья безлюдны, словно они вымерли, но чем ближе к центру, тем больше попадается навстречу марширующих подразделений. И детских, и взрослых, и стариковских. Дети, как и мы, тоже с маленькими флажками, а люди полные сил — с большими флагами, транспарантами.

Вероятно, все мы следуем в одно место, но разными маршрутами. Это чтобы сбить с толку возможных вражеских наблюдателей. То и дело мы переходим на строевой шаг, приветствуем всяких встречных-поперечных. Такой переменный темп сильно утомляет, из-под защитных одежд выбивается пар, но он не может подняться ввысь, так и висит над марширующими.

Что за светопреставление выгнало в культпоход столько народу? Прямо изнываем от любопытства. Даже забываем об усталости. Явно затевается что-то и впрямь судьбоносное. Скорей бы уж!

— P-раз, р-раз, р-раз! Л-левой! Л-левой! Л-левой! P-раз, р-раз, р-раз! Отмашка рук! Выше головы, старпер-ры! Р-раз, р-раз, р-раз!

Варвара подбадривает нас счетом, помогает не сбиться с ноги, а это позволяет рациональней расходовать силы. Однако начинают запотевать стекла маски, пот щиплет глаза.

Ни на минуту нельзя расслабиться. То и дело попадаются всевозможные начальники, едущие в танках, на бронетранспортерах, просто в кустарно загерметизированных автомобилях. И всех надо приветствовать.

А вот навстречу движется походной колонной целое подразделение будущих воспитателей и воспитательниц. Ух ты, еще ни разу не доводилось видеть столько начальства сразу! (Ага, значит у них совместное обучение...)

Переходим на строевой, держим равнение на курсантов и курсисток. Смотрим во все глаза. Идет опора державы. Их матери были простыми работницами. Где они сейчас? Не одну ли из них мы час назад забили камнями?

Впрочем, что матери! Разве в них дело! Просто аппарат для вынашивания младенца. Пробирка! А вот отцы...

Отцы — да! Их имена у всех на слуху.

Идет золотая молодежь. Мы рубим строевым — они на нас не смотрят. Не видят. Выглядят устало, но сурово. Видимо, много задают на курсах. И отцы строгие.

Ничего, мысленно подбадриваю ребят, „тяжело в ученье — легко в бою“. Как говорится. Вот выучитесь, будете на танках рассекать, терпите пока, не долго осталось.

Вряд ли они догадываются о моем сочувствии, но мне-то важно самому умилиться моей добротой.

Только расслабляемся по команде „вольно", а тут, вот они, контрасты большого города — из-за угла выворачивает некая команда без флажков, обмундированная в полосатую химзащиту.

Екалэмэнэ! Да ведь это же экстремисты-зубоскалы-горлопаны-демагоги-оппортунисты-ревизионисты! Они, орелики!

А я-то полагал, что их после разоблачения сразу пускают в переработку. Но, наверное, поточных линий не хватает. И посте разоблачения им удается еще сколько-нибудь пожить.

Но что они делают в центре города в такой день? Может, намечается массовая публичная переработка?

У-у-у, изверги рода человеческого! Идут мимо нас строевым. Стараются. А мы орем, материмся, машем руками. Очень хочется плевать в их гнусные рожи. Но увы, подобное чувствоизъявление возможно только в закрытом помещении.

Главное, Варвара будто не видит наших выходок в строю. В другой ситуации она бы... В другой ситуации мы бы и не позволили себе ничего подобного...

И вот мы на центральной площади города. На ней уже полным-полно прогуливающегося строевым шагом народа. В который раз невольно с благодарностью думаешь о дисциплине, без которой на площади не было бы столь образцового порядка. Да что порядка — просто не хватило бы на площади места для такого количества любителей прошвырнуться самостоятельно, а не в составе подразделения.

И все-таки тесновато. То и дело останавливают регулировщики с жезлами и в нарукавных повязках. Либо мы пропускаем какие-то подразделения вперед, либо нас пропускают. То и дело появляется возможность перевести дух, глянуть по сторонам. Но едва остановишься, как делается холодно и хочется снова шагать.

Грохот алюминиевых сандалет такой, что команд не слышно.

Много патрулей в открытых машинах. Проверяют документы, разрешения на участие, считают и пересчитывают личный состав. Служба, ничего не скажешь. Говорят, уже выловлены целые подразделения праздношатающихся без документов и пропусков. Не мудрено. Всем любопытно узнать, что здесь затевается. Да не всем оказано доверие.

Кажется, остановили совсем. Стоим. Стоим и стоим. Совсем умолкает грохот подошв. Господи, до чего же стынут ноженьки. Хорошо, что втихаря онучи крапивные подмотал. Хорошо, что Варвара перед городом сделала привал...

И вот оно! Шум, грохот! В небе появляются пятнистые вертолеты, на площадь выскакивает, высекая искры, огромный красный танк в окружении мотоциклеток.

И вот из командирского люка танка появляется голова в фасонистой противогазной маске. Да это же голова нашего легендарного товарища Анастаса! Какой день! Да хоть вечером в переработку!

Шеренги и колонны ломаются, дисциплинированные подразделения мгновенно превращаются в ликующую, неуправляемую толпу.

— Сам!.. Родимый!.. По дороге на фронт!.. Какое сердце!.. Какая душа!.. Какое мужество!.. — доносится отовсюду.

— Да разве отсюда до фронта на танке доедешь? — мямлит некто.

И это последние в его жизни слова. Потому что в тот же миг на голову усомнившегося обрушиваются десятки кулаков, он падает, исчезает под нашими ногами. Поделом тебе, не будешь сомневаться.

Толпа обступает красный танк со всех сторон, однако благоговейно останавливается перед оцеплением из мотоциклеток, ощетинившихся новейшими ручными пулеметами иностранного производства.

— Скажи цитату! Скажи цитату! Ска-жи ци-та-ту! — скандируют люди.

Ну что с нами поделаешь, дети и дети!

Товарищ Анастас высовывается из люка по пояс, поднимает вверх руку, требуя тишины, и гулкая тишина мгновенно устанавливается на площади, слышно только, как, на всякий случай, время такое, вгоняется осколочнофугасный снаряд в казенник танковой пушки, как визжит планетарный механизм поворота башни, как клацают затворы у патрульных начальников.

Товарищ Анастас морщит лоб, это хорошо видно сквозь прозрачную, усовершенствованную маску, собирается с мыслями, пока перед ним устанавливают микрофон, а рядом мощнейшие усилители. И как только он убеждается, что все готово,