журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич

большое в мире, подстать нашей самой большой стране. Ходим, смотрим, задираем головы, и еще ни разу не надоело гордиться могуществом Родины, своей причастностью и сопричастностью. Сколько было культпоходов — ни разу.

10

— Коллекти-и-ив!

Мы переходим на строевой шаг.

— Р-р-рнение на-пр-р-раво!

Я думал, что какая-нибудь шишка едет навстречу в танке или броневичке, но оказалось, Варвара увидела иной объект, достойный нашей стариковской почести.

Ага, вот и он, объект, появляется из-за кучи отбросов. Это движется навстречу нам по той же дороге какое-то подразделение. Оно — без флажков. Не в город — из города. Не заслужило, наверное, принять участие.

— Женщины! — проходит меж нас жестяной шорох.

— Бабы! — изумленно и глухо бахает, перекатываясь от шеренги к шеренге.

Вот мы и поравнялись. В самом деле — они. Хоть и нелегко в этих обтянутых резиной фигурах сквозь маски противогазов распознать что бы то ни было. Видимо — личный состав какого-нибудь женского приюта.

Конечно, нянечки и воспитательницы тоже женщины. Но они какие-то не такие. Примелькались? Есть маленько. Но в основном — чужая категория. Почти что другой биологический вид.

— М-м-мужички! — доносится нечто изумленное.

Ох, и здорово мы насобачились слышать сквозь маски!

— Дядечки!

— Шкодные!

— Симпатичные!

И эхом с нашей стороны:

— Мягонькие!

— Рыбоньки!

— Р-р-разговорчики в строю! — рявкают командиры дуэтом.

Мы послушно умолкаем, вновь переходим на внутренние монологи: „Э-э-эх!..“

— P-раз, два, три! P-раз, два, три! P-раз, р-раз, р-раз!..

Расстояние между коллективами увеличивается, мы удаляемся от них, они удаляются от нас, мы уже вот-вот завернем за кучу отбросов.

— Старые вешалки, — угрюмо бурчит кто-то.

— Бабы-Яги, — поддерживает непредусмотренный никакими инструкциями разговор мой Леха.

— Клячи, — соглашаюсь я.

— Крысы...

И нам кажется, будто доносится до нас, словно с другой планеты:

— Импотенты...

В чем заключается горькая, но, увы, истина.

И вдруг мы замечаем, что идем одни, без Варвары. Остановиться, конечно, не смеем, но один за другим оборачиваемся и видим, что женский коллектив тоже шагает сам по себе, а мужик ихний с нашей Варварой стоят и, видать по всему, о чем-то мило воркуют. Понятно, каждому из них до чертиков надоели рожи своих воспитанников и воспитанниц.

„Останови нас, поверни кругом! — мысленно уговариваю Варвару. — Мы тоже общаться хотим".

Видимо, на сей раз я не одинок в моих телепатических усилиях. Сигнал доходит. Варвара спохватывается. И одновременно спохватывается тот, другой.

— Коллекти-и-ив, на месте — стой! — командует он своим.

— Коллекти-и-ив! — орет на нас Варвара. — Левое плечо вперед, кр-р-ругом, ма-а-арш! Р-раз, два, три! Р-раз, два, три!

Мы с невозможным шиком и блеском разворачиваемся и пристраиваемся за женской колонной, так что наши направляющие, в принципе, могут потрогать ихних замыкающих, но, само собой, никто не пытается и впрямь сделать это. Не потому что командирша заругается, а так как-то...

— На месте стой! На ле-е-ху!

Мы немеем, оказавшись рядом с женщинами. Еще бы, столько лет никаких контактов. Стоим, затаив дух. Вся смелость и развязность мигом деваются куда-то, чего не скажешь про женщин. Они то и дело бросают на нас быстрые насмешливо тоскующие взгляды, впрочем, взгляды сквозь противогазную маску всегда тоскующие, довольно громко хихикают. Видать, у них начальник мягкотелый. Идет на поводу. Потакает.

А мы будто ломы проглотили.

— Внимание, товарищи ветераны, мужчины и женщины! — обращается к обоим личным составам мужик первой категории, — в нашем приюте сегодня состоялся товарищеский суд по делу о прелюбодеянии. Он приговорил преступницу к забитию камнями, признал ее недостойной переработки. И сейчас мы следуем к месту исполнения приговора. Может быть, мужчины, пока у них есть запас времени, желают принять участие в мероприятии?

— Я, конечно, могла бы вам приказать, — дополняет его товарищ Варвара, — но, надеюсь, вы сами проявите интерес. Мне, например, очень любопытно. Так как?

Вот, оказывается, о чем они ворковали, голубки. И тот, кому пришел черед проявлять активность, выходит из строя и говорит за всех нас:

— Нам тоже очень интересно, товарищ Варвара! Мы очень хотим принять участие в поучительном мероприятии!

— Я в вас не сомневалась.

И мы двумя колоннами движемся в одну сторону, сворачиваем с дороги и видим небольшую, но глубокую яму, отрытую заблаговременно. Так же заблаговременно припасена куча камней.

Гнусную блудницу — выбрала же момент для своего блуда, курва, это даже не блуд получается, а политический демарш в такой момент — с нее срывают защитную одежду, противогаз, остальное, правда, не срывают. И сталкивают в яму.

Потом все по очереди начинают бросать камни. В свой черед бросаю и я. Командиры наблюдают, у кого какая меткость. Будто мы на стрельбище.

Я неточно бросил. Как бы не влетело за перевод боеприпасов. А впрочем, бедняжка к тому моменту уже не живая. Ее почти не видно под грудой камней.

Так она и умерла, ни разу не вскрикнув, не попросив о пощаде. На переработку не попав.

И я не могу даже себе с уверенностью сказать — нарочно я промахнулся или нечаянно?..

Вот как умеют умирать люди! Так же умерла Клара из кино. Только за высокую идею. И в кино.

Какое прелюбодеяние? Бред! Как его совершишь в нашем государстве? Бред! Может, и она — за идею? Но какую?..

Видимо, сила и мужество старой убогой женщины не только на меня произвели столь сильное впечатление. Видимо, совсем не на то рассчитывали наши командиры. Да еще и сценарий не выдержан, несчастная должна была в последний момент крикнуть: „Да здравствует товарищ Анастас!", а вот не крикнула.

А может, и командирам, как и нам, не по себе теперь?

И наши коллективы молча расходятся, позабыв про предусмотренные инструкцией церемонии расставания двух групп воспитуемых. Женщины исчезают в своем пространстве, а мы сворачиваем за кучу отбросов, где дорога вовсе не кончается, а наоборот, делается ухоженней.

А метров через сто Варвара вновь останавливает нас.

— Р-разойдись! — командует она будничным, даже несколько утомленным голосом. — Привал пять минут. Отдохнуть, оправиться. На землю не садиться, снег не жрать.

Мы молча отдыхаем. И думаем, наверное, об одном. Мол, как бы геройски не выглядело все, однако коллектив зря не осудит, коллектив не может ошибаться, а думают иначе только безнадежные индивидуалисты и демагоги.

Раз приговор вынесен и приведен в исполнение, значит, факт прелюбодеяния, пусть и в иносказательном смысле, имел место! Имел — и весь сказ!

Конечно,