На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников

— Наоборот, Лев Иваныч, — возразил ему Острожский, — не о мире, а о войне думать надо сейчас, и готовиться к ней. Это лишь кажется, что до апреля ещё много времени, не успеем опомниться, а коронное войско будет уже под Белостоком.

Он глянул на Веселовского, однако тот, приглашённый за наш стол, как герой обороны Гродно, легко выдержал его тяжёлый взгляд. Далеко не все среди нас, да и я сам, к слову, поддерживали Острожского в его мнении о том, что драться надо за всякую крепость и ни одного города не сдавать без сопротивления. Веселовский верно рассудил, что Белостока ему не удержать, а собранные им войска в городской цитадели не поместятся, так что он потеряет не только город, но и собственные надворные и наёмные хоругви. Те самые, что приняли бой в Гродно и дали нам время подойти и атаковать.

— Нам нужно всеми силами готовиться к новой войне, — продолжал гнуть своё Острожский. — Набирать хоругви, тренировать этих ваших рейтар и конных аркебузиров, чтобы было чем удивить врага. Идея с выбранцами, из которых делают настоящих солдат хороша, но по весне их придётся распустить по домам — сев на носу. Поэтому их придётся заменять наёмниками, а потому кому-то нужно отправиться в Пруссию и Швецию, чтобы поискать там свободные роты ландскнехтов, готовые отправиться к нам на службу.

— Всё это, — веско высказался Сапега, — должен делать великий князь. Не выкликнутый нами, — продолжил он, прежде чем Острожский перебил его, — но выбранный сеймом. А потому вместе с подготовкой к войне, прежде всего нужно провести вальный сейм литовский, чтобы более никто на нашей земле не сомневался, кто здесь правит.

— Кроме того, — добавил князь Радзивилл-Сиротка, — на том же сейме следует признать земли, ставшие коронными после Люблина, снова литовскими, и оккупированными врагом, а всех магнатов, поставленных там королями после этого незаконными владельцами. Сами земли, на которых не сохранилась власть прежних литовских магнатов, вроде вас, Иван Константинович, — кивнул он Острожскому, — просто переходят под руку великого князя Литовского. Те же из магнатов, кто не пожелает снова стать литовцем, будут сеймом объявлены hostes publicus Lithuanica,[1] — всё же не удержался от латинской формулы, правда, вполне уместной в данном случае князь, — их земли будут конфискованы и переданы литовской короне для дальнейшего распределения между верными общему делу Литвы людьми.

Радзвиллов он, конечно же, считал первыми среди них, и не скрывал этого. И ведь даже не заикнулся про назначение старост. Нет, земли, отнятые у будущих hostes publicus Lithuanica не останутся великокняжескими, их тут же надо поделить между собой. Ловко завернул Сиротка, ничего не сказать, усиливать власть великого князя, то есть мою, давая мне в распоряжение земли, никто тут явно не собирался. Ну да ничего, посмотрим ещё как вы станете грызться из-за этих земель, быть может, сами же мне их и отдадите, лишь бы не позволить другому возвыситься над остальными.

— Только эти земли ещё получить надо, — иронически заметил Острожский. — Мы сумели отбиться от коронной армии и заставили тем многих колеблющихся задуматься. Но этого недостаточно. Магнаты, вроде меня или тех же Вишневецких, оказавшиеся после Люблина не литовскими, а коронными, получили от этого известные выгоды. О тех же, кто стал магнатом лишь прирезав себе литовской земли, отнятой у Великого княжества, я и вовсе молчу. Если последним мы не даём выбора вовсе, то первым надо продемонстрировать силу, чтобы они поняли держаться надо нас, а не короля.

— Им всем, — напомнил Сапега, — как, собственно говоря, и вам, Иван Константинович, были отправлены приглашения на сейм. Сбор его был прерван вторжением коронной армии, однако теперь же его нужно объявить и провести, как можно скорее. Власть Михаила Васильевича нуждается в legalizatio populi,[2] лишь после неё он по-настоящему станет великим князем в глазах всего литовского народа и сможет раздавать должности, от которых мы добровольно отказались. И, что не маловажно, общаться с сопредельными монархами на равных. До тех пор, увы, мы — лишь клика заговорщиков, а Михаил Васильич — узурпатор, возведённый нами на престол, однако собственными народом не признанный.

— В сейме мы потонем, — решительно отрезал Януш Радзивилл, — а нам к войне готовиться надо, и не только. Пока король только собирает силы, мы должны действовать.

— И как же? — поинтересовался я.

Мне просто надоело молчать. Магнаты препирались друг с другом, как будто вообще позабыв обо мне. И я был согласен с Янушем Радзивиллом — если уж верхушка заговорщиков не может просто договориться о том, что делать после первой победы, то о каком сейме может идти речь. Да он же на месяцы затянется, а за это время Сигизмунд соберёт новую армию и тогда нас спасёт только чудо. И что-то мне подсказывало, чуда этого не будет, как и спасения.

— Одним только рейдом Лисовского ограничиваться не стоит, — заявил князь Януш. — Раз Вишневецкие стали нашими врагами, то следует отправить посольство на Сечь, возможно, там мы отыщем союзников, готовых запалить большой пожар во владениях Вишневецких.

Тут я очень кстати вспомнил один польский сериал, который смотрел ещё по телеку много лет назад. Там ещё Александр Домогаров играл казака Богуна. Ведь именно в землях Вишневецких находилась Запорожская сечь, да и известная часть государства, что станет много лет спустя Украиной, тоже. Там ведь и в самом деле могут начаться брожения, когда станет известно о смуте в Литве и поражении коронного войска. Да и действия лисовчиков подольют масла в огонь недовольства магнатом. Он ведь в первую очередь защитник для своих кметов, а если защитить их не может, так они ещё подумают, зачем он такой нужен. Ведь защитник, не способный защитить, это просто дармоед, кормить которого никто не станет. А хватит ли сил у Вишневецких, чтобы подавить народное восстание, большой вопрос.

— Это будет верный выбор, — поддержал его Ходкевич, доселе предпочитавший молчать. — Король использовал уход черкасов из-под Смоленска, чтобы уменьшить реестр,[3] вышвырнув из него известную часть старши́ны, чтобы сократить расходы на казаков.

Как ни крути, а тогда нам удалось уговорить запорожцев покинуть лагерь и уйти, оставив его нам. Это было, по сути, предательство, так что король был в своём праве, однако вряд ли это сильно повлияло на мнение казаков и особенно их старши́ны, недовольных тем, что лишились королевского содержания.

— Вот пускай и отстаивают свои вольности с саблей и