Опасные видения - Коллектив авторов

– Благодарю вас, – пробормотал Чень. – Позволить мне заняться новым, весьма вдохновляющим делом в свободное время… такое великодушие, несомненно, оценил бы по достоинству сам Микоян, доживи он до наших дней.

«Ублюдки, – мысленно обругал он начальника заодно с залетным европейцем Петелем. – Свалили на меня щекотливый вопрос, подбросили картошину с пылу с жару, а я изволь разбираться с ней в личное время! Похоже, компартия США переживает нелегкие дни: индоктринационные академии с обработкой славящихся ослиным упрямством и взбалмошностью юных янки уже не справляются, потому эту картошину и передавали из рук в руки, пока она не угодила ко мне. Вот спасибочки-то, вот спасибочки… провалиться бы вам обоим!»

Вечером в небольшом, но неплохо обставленном комкварте он сел за чтение второй из экзаменационных работ, за авторством некоей Марион Кульпер, и обнаружил, что у нее дело тоже не обошлось без стихов. Очевидно, экзамен держали слушатели спецкурса, посвященного поэзии… и на душе у Ченя сделалось гаже прежнего. Использование в политических целях поэзии – да и любого искусства вообще – претило ему всю жизнь, но дело, увы, есть дело. Устроившись поудобнее в особом, берегущем осанку, покойном кресле искусственной кожи, Чень раскурил громадной величины сигару, корону «Куэста-Рэй» – номер один на английском рынке, – и начал вчитываться в сочинение.

Мисс Кульпер выбрала для экзаменационной работы отрывок из Джона Драйдена, английского поэта семнадцатого столетия, заключительные строки известного стихотворения «Гимн в честь Святой Цецилии»:

…Но помните, в последний час

Не станет Музыки для нас:

Раздастся только рев трубы,

Покинут мертвецы гробы,

И не спасут живых мольбы[96].

«Ну да, отлично, отлично, дьявол тебя раздери, – с сарказмом подумал Чень. – Надо думать, сейчас нас начнут убеждать, будто Драйден предчувствовал падение капитализма? Будто для него тут и наступает „последний час“? Гос-с-споди…»

Потянувшись за сигарой, он обнаружил, что сигара погасла. Чтобы отыскать в карманах зажигалку, японскую, как и чайничек в кабинете, с кресла пришлось привстать…

– Туи-и-и-и-и-и!!! – пронзительно взвыл телевизор в дальнем углу гостиной.

«Ага, – кивнул Чень. – Еще немного, и к нам обратится Вождь, Наивысший Благодетель Народа, прямиком из Пекина, где проживает вот уже девяносто… или даже сто лет? Задница старая, как мы порой его…»

– Да расцветут в саду вашего духа десять тысяч цветов добровольно принятой каждым аскезы, – возгласил теледиктор.

Со стоном поднявшись на ноги, Чень отвесил экрану непременный ответный поклон: в каждом телеприемнике имелись следящие приспособления, исправно оповещавшие Нарпол, Народную Политическую Полицию, кланяется ли владелец, смотрит ли передачу.

Спустя еще миг на экране появилось отчетливое изображение – широкое, без единой морщинки, пышущее здоровьем лицо стодвадцатилетнего вождя Коммунистической Партии Востока, верховного правителя многих и многих…

«Чересчур многих… балабол клятый», – мысленно буркнул Чень, снова усевшись в покойное кресло искусственной кожи и развернувшись лицом к телеэкрану.

– Все мои мысли, все думы – только о вас, дети мои, – неторопливо, звучно заговорил Наивысший Благодетель. – Только о вас, а особенно – о господине Тун Чене из Ханоя, которому предстоит заняться крайне нелегким делом, делом духовного обогащения народов Демократического Востока, а также жителей Западного Побережья Америки. Подумаем же об этом благородном, самоотверженном молодом человеке и об ожидающих его трудах все вместе, сообща воздадим ему должное, пожелаем успеха, для этого я и решил посвятить господину Тун Ченю толику своего времени. Вы меня слушаете, господин Чень?

– Слушаю, Ваше Величие, – подтвердил Чень, прикидывая в уме шансы на то, чтобы Вождю Партии сегодня вечером пришло в голову вспомнить о нем.

Результаты раздумий внушали совершенно нетоварищеский скепсис. Неубедительно. Слишком невероятно. Скорее всего, передача транслируется только в его коммунальный комплекс – ну, самое большее, на весь город. Возможно, это вообще синхронная озвучка, сфабрикованная «Ханой ТВ, Инкорпорейтед». Однако передачу в любом случае полагалось смотреть. Смотреть, слушать… и проникаться. Так Чень и сделал – благо опыта ему было не занимать. Внешне изобразив пристальное внимание, замерев, подавшись вперед, мысленно он продолжал размышлять о двух экзаменационных работах. Какая же из них какая? Где заканчивается искренний энтузиазм, чистосердечное сочувствие делу Партии и где начинается откровенное пасквилянтство? Трудно сказать… потому, ясное дело, эту задачу и свалили на его шею.

Снова ощупав карманы в поисках зажигалки, Чень обнаружил в одном из них небольшой серый пакетик, купленный у уличного лоточника, ветерана войны.

«Провалиться бы тебе, – подумал он, вспомнив, во что обошлась покупка. – Такие деньги псу под хвост… а от чего это травяное снадобье помогает? Да ни от чего!»

Повертев сверток в руках, он обнаружил на оборотной стороне текст, отпечатанный мелким шрифтом. Ну-ну. Охваченный любопытством, Чень принялся с осторожностью разворачивать бумагу. Текст сразу привлек его интерес… на что, ясное дело, и был рассчитан.

Неудачи в партийной и личной жизни?

Боишься отстать от времени,

угодить в помойную яму истории, где…

Однако Чень, не обращая внимания на рекламные похвальбы, торопился добраться до сути, поскорее выяснить, что, собственно, приобрел.

Тем временем Наивысший Благодетель бубнил, бубнил, бубнил с экрана…

Табак. В пакетике оказался нюхательный табак. Бессчетное множество крохотных, черных, как порох, крупиц, источавших необычный, дразнящий нос аромат. Согласно надписи, смесь называлась «Княжеская Особая».

«Пахнет достойно», – решил Чень.

Студентом, учась в Пекинском университете, он, как и все вокруг, нюхал табак. Курение тогда временно запретили по причине вреда для здоровья, а потому увлечение нюхательным табаком – особенно «любовными» смесями, приготовлявшимися в Чунцине бог знает из чего, – охватило всех до единого. Может, и это – нечто подобное? Ароматическую отдушку в табак можно добавить любую, от цитрусовых эссенций до истолченного в порошок младенческого дерьма… по крайней мере, английская смесь под названием «Морской сухарь» явственно отдавала чем-то очень похожим и в итоге избавила Ченя от пристрастия к нюхательному табаку подчистую.

Под монотонную речь Наивысшего Благодетеля с телеэкрана Чень осторожно принюхался к порошку из пакетика и внимательно изучил перечень его достоинств. Если верить мелкому тексту, табак этот избавлял решительно от всех напастей, начиная с опозданий на службу и заканчивая влюбленностью в девицу с сомнительным политическим прошлым. Занятно, занятно. Конечно, на упаковках чего только не напишут, но…

Дверной звонок разразился пронзительно трелью.

Поднявшись, Чень подошел к двери и распахнул ее настежь. Кто к нему мог пожаловать, он понял сразу же и ничуть не ошибся. За порогом стоял Моу Куэй, комендант комплекса, – остроглазый, деловитый человек невысокого роста. Судя по нарукавной