Художник из 50х - Сим Симович

— Прекрасно! Вот и решили. Георгий Валерьевич, вы не пожалеете. Виктор — человек требовательный, но справедливый. И очень влиятельный, добавлю.

Крид снова подошёл к столу и взял ещё одну папку.

— Здесь предварительный список тем для иллюстраций, — сказал он, протягивая папку Гоги. — Ознакомьтесь дома, подумайте над визуальными решениями. Завтра обсудим детали.

Гоги взял папку, ощутив её неожиданную тяжесть.

— Работа масштабная, — заметил он.

— Безопасность народа — дело государственной важности, — серьёзно произнёс Крид. — Каждая ваша иллюстрация может спасти десятки, а то и сотни жизней.

— Тогда постараюсь не подвести, — кивнул Гоги.

Берия поднялся из-за стола и подошёл к ним.

— Ну что ж, господа… то есть товарищи, думаю, нам стоит отметить новое назначение. У меня есть отличный коньяк.

— Благодарю, Лаврентий Павлович, — вежливо отказался Крид, — но мне пора. Дел невпроворот.

Он повернулся к Гоги и протянул руку.

— До завтра, Георгий Валерьевич. Девять утра, не опаздывайте.

— Буду точно, — пообещал Гоги.

Крид направился к двери, но на пороге обернулся.

— И ещё одно. То, о чём мы сегодня говорили, остается между нами. Особенно детали о секретности некоторых материалов.

— Понял, — кивнул Гоги.

После того как за Кридом закрылась дверь, Берия присел на край стола.

— Интересный человек, не правда ли? — сказал он задумчиво. — Очень загадочный. Появился в Москве совсем недавно, но уже имеет такие полномочия, что иным министрам и не снилось.

— Откуда он? — поинтересовался Гоги.

— А вот это, друг мой, большой секрет, — усмехнулся Берия. — Говорят, из Ленинграда. Говорят, с Урала. А некоторые шепчутся, что вообще из-за границы. Но документы у него безупречные, и Иосиф Виссарионович ему доверяет. А этого достаточно.

Берия налил себе коньяк из хрустальной бутылки и предложил стакан Гоги.

— За новые горизонты, — произнёс он, поднимая стакан.

Гоги отхлебнул немного — коньяк оказался действительно превосходным, мягким и ароматным.

— Лаврентий Павлович, — начал он осторожно, — а что это за отдел такой? По ликвидации техногенных катастроф? Что-то я раньше не слышал о подобных структурах.

Берия усмехнулся и покачал головой.

— Георгий Валерьевич, вы удивительный человек. Художник, а мыслите как следователь. Всё замечаете, обо всём думаете.

— Просто любопытство, — пожал плечами Гоги.

— Опасная штука, любопытство, — задумчиво произнёс Берия, вращая стакан в руках. — Особенно в наше время. Хотя… иногда оно помогает создавать настоящие шедевры.

Он подошёл к окну и посмотрел на Москву.

— Знаете, что меня поразило в ваших работах? Особенно в тех, что вы делали к «Царевне-лягушке»? В них есть что-то… мистическое. Будто вы видите больше, чем обычный человек.

Гоги почувствовал лёгкую тревогу.

— Не понимаю, о чём вы.

— О том, что ваши иллюстрации живые, — повернулся к нему Берия. — В них есть душа. И не просто душа — в них есть предчувствие. Словно вы знаете, что будет дальше с героями, даже когда сказка уже закончилась.

— Это просто фантазия художника, — попытался отшутиться Гоги.

— Фантазия? — Берия рассмеялся. — Георгий Валерьевич, а вы знаете, что первую вашу работу, которая мне попалась на глаза, видел не только я?

Гоги замер со стаканом у губ.

— Кто ещё?

— Иосиф Виссарионович, — тихо произнёс Берия. — Я показал ему ваши эскизы к «Коньку-Горбунку». Долго рассматривал, очень внимательно. Особенно тот, где Иван смотрит на звёзды с Конька-Горбунка.

— И что он сказал?

Берия отвернулся к окну.

— Сказал: «Этот художник понимает русскую душу. В его работах есть та мистика, которой так не хватает нашему искусству». А потом добавил: «Жаль, что у меня так мало времени на прекрасное».

Гоги поставил стакан на стол. Руки слегка дрожали.

— Вождь интересуется живописью?

— Больше, чем многие думают, — кивнул Берия. — У него прекрасный вкус. И он очень ценит настоящий талант. Знаете, он как-то сказал мне интересную вещь.

Берия вернулся к столу и сел в кресло.

— Сказал, что в нашей стране много хороших художников, но мало великих. Хорошие рисуют то, что видят. Великие — то, что чувствуют. А гениальные… гениальные рисуют то, что должно быть.

— И к какой категории он отнёс меня? — с замиранием сердца спросил Гоги.

— Пока не решил, — улыбнулся Берия. — Но сказал, что будет следить за вашим творчеством. И даже… — он помолчал, словно размышляя, стоит ли продолжать.

— Что?

— Даже высказал пожелание когда-нибудь позировать вам для портрета, — тихо закончил Берия. — Когда появится время и подходящий повод.

Гоги почувствовал, как земля уходит из-под ног. Портрет Сталина! Это было выше всех его самых смелых мечтаний и одновременно страшнее всех кошмаров.

— Лаврентий Павлович, вы серьёзно?

— Абсолютно, — кивнул Берия. — Но, разумеется, это пока только намерение. Иосиф Виссарионович очень занят. Корейская война, внутренние дела, международная обстановка… Портреты не первостепенная задача.

— А если… когда это случится… как мне себя вести?

Берия рассмеялся.

— Как художник с большой буквы. Никакого раболепства, никакой суеты. Рисуйте то, что видите, но помните — вы будете рисовать не просто человека, а эпоху. Историю. Само время.

Гоги допил коньяк залпом. Алкоголь не помогал — мысли путались ещё больше.

— А что, если я не справлюсь? Что, если портрет не понравится?

— Георгий Валерьевич, — серьёзно произнёс Берия, — я видел ваши работы. Вы справитесь. У вас есть то редкое качество, которое нельзя выучить или приобрести — вы умеете видеть суть человека. В ваших персонажах живёт правда.

— Но сказочные герои — это одно, а портрет вождя…

— А вождь тоже человек, — перебил его Берия. — Великий человек, но всё же человек. Со своими думами, усталостью, надеждами. Покажите это на портрете, и он будет бессмертен.

Берия встал и подошёл к сейфу в углу кабинета.

— Хотите, покажу вам кое-что интересное? — спросил он, набирая комбинацию.

Из сейфа он достал небольшую фотографию и протянул Гоги.

— Это Иосиф Виссарионович в кругу семьи, лет десять назад. Посмотрите на его глаза.

Гоги взял фотографию. На ней Сталин сидел в кресле, рядом стояли его сыновья. Лицо вождя было спокойным, но в глазах читалась какая-то глубокая печаль.

— Вот это вам и нужно будет передать, — тихо сказал Берия. — Не только силу и мудрость,