Только об этом не пишите! - Sally KS

Никита вроде и хотел отойти и не подслушивать, а с места двинуться не мог. Боясь утратить нить разговора, он быстро набрал в интернете: «Что такое подклады?» Долго вчитывался в ответ: «Подклад — специально заговорённый на вред предмет, который подбрасывают в дом заранее избранной жертвы. Подклады делают, чтобы кому-то навредить, отомстить, приворожить, повлиять на волю человека».

— … кто подложил — знаю, — продолжала Валентина. — Кто изготовил — не знаю. Но мало ли бабок-шептуний, съездили к такой и привезли, дело простое, тут и дара особого не надо.

— Господи, помилуй!

— Я помогу мальчику, и всё с ним будет хорошо, Лёша.

— Я тоже хочу тебе помочь! — Никита даже поёжился — такое отчаяние было в голосе батюшки. — Хочу, чтобы ты покаялась и встала на путь света, чтобы Божья милость тебя коснулась… Но ты не спасешься, если не отречешься от ворожбы и чародейства. Заклинаю тебя…

— Не надо, Лёша, — снова зазвучал голос Валентины, и в нем появилась твердость. — Ты же знаешь: я это не выбирала, я не могу от этого в себе избавиться. Думаешь, мне не хотелось стать такой, как все? После нашего расставания я долго не могла даже отвар от кашля сделать… Если бы я была обычная, нормальная, мы бы и сейчас вместе жили… Но я ничего не могу изменить. И я сегодня устала очень, а силы восстановить нечем… Не надо мне помогать, Лёша, давай просто жить разными жизнями, как все эти четырнадцать лет. Я завтра уйду отсюда, чтобы тебя не нервировать. Спасибо, что приютил.

— Куда же ты пойдешь? Тебя ведь ищут…

— У кузнеца поживу. Не откажет.

— Я буду молиться за тебя.

— Спасибо…

Отец Алексий вышел из бани, и Никита слышал в темноте его шепот:

— … отврати и удали всякая злая нечестия, действуемая по наущению диавола… Аще кое зло замыслено или соделано есть, возврати его паки в преисподнюю…

Когда шаги батюшки затихли, и вдалеке открылся на секунду прямоугольник света — отворилась дверь в дом, — Никита подошел к бане. Закрыто было неплотно, и он вошел без стука.

Валентина в длинной футболке лежала на широкой лавке предбанника, подложив под голову какие-то тряпки и поджав голые ноги. Вроде бы ничего лишнего и не показано, а он все же на секунду зажмурился, будто увидел слишком много. Она даже не посмотрела в сторону незваного гостя, но медленно поднялась, опустила босые ступни на пол и накинула на плечи небольшое клетчатое одеяло — видимо, отец Алексий дал. В углу в странном положении — бутоном вниз — висела подаренная утром белая роза. «Вот ты дурак, — сказал себе Никита. — У нее же вазы нет».

Валентина подняла глаза, когда молчание затянулось.

— А почему бутоном вниз? — спросил он под этим пронзительным взглядом, чтобы хоть как-то заполнить тишину.

— Так цветок лучше сохраняется, — сказала она тихо и закуталась в одеяло посильнее, будто ее знобит.

— Вам холодно? Может, тогда окно закрыть?

— Не надо, — ответила она так же тихо и опять опустила глаза. — Мне воздуха здесь не хватает. Зачем ты пришел?

— Просто объяснить кое-что. Можно я сяду рядом? Больше некуда, — он чувствовал себя в этой бане таким огромным и неповоротливым. Низковаты потолки у батюшки, и места мало.

Она подвинулась сама и отодвинула в угол какие-то вещи, лежавшие на скамье. Никита сел на самый край, чтобы не стеснять ее. Он еще утром решил, как успокоит ее подозрительность: скажет, что его не надо бояться, что он не домогается, а просто очень уважает целителей и всяких фитотерапевтов, которые знают силу растений… Но теперь это не имело значения.

— Вы со священником давно знакомы? — спросил чисто механически. Не мог собраться с силами, чтобы задать главный вопрос.

Она кивнула.

— И прячетесь не от мужа?

— У меня нет мужа.

— А почему отец Алексий сказал, что вы можете Костю погубить? Разве вы не народная целительница? Церковь же позволяет лечение травами…

Она поднесла ладони к лицу, и ее плечи задрожали. Неужели плачет? Но когда она в этой беззвучной тряске убрала со лба непослушные пряди темных волос, Никита понял, что она смеется. Невесело, но смеется. И тогда задал главный вопрос:

— Кто вы такая на самом деле?

Отсмеявшись, она успокоилась и просто ответила:

— Я не могу сказать. Но тебе не нужно находиться рядом со мной. Это принесет беду.

— Но почему⁈ Отец Алексий говорил, что вы можете Косте навредить…

— Косте не могу. Артёму не могу. А тебе могу. И себе могу. И лучше всего будет нам никогда больше не общаться. И если я тебя о чем-то еще попрошу — по слабости или от безысходности — ты лучше не делай. Тебе от меня один вред, мне от тебя.

— Знаете, Валентина, я не собираюсь навязываться, — оскорбленный этим холодным тоном, Никита поднялся. Она смотрела на него во все глаза. — Я думал, вы женщина в трудной ситуации, и вам нужна помощь. Если вы не хотите помощи — я уйду, не переживайте, не буду вас раздражать. Я не претендую на ваши секреты.

Он тихо прикрыл за собой дверь бани и перемахнул через сетку. К черту всех угрюмых женщин. Их никогда не понять: то ли ты слишком сильно их утомил своим присутствием, то ли по факту должен, но непонятно что. А еще они лгут и даже не стыдятся этого.

Домой он гнал с такой скоростью, что сам не заметил, как оказался у своего подъезда. В голове замешивалась какая-то странная, страшная каша, и хотелось только одного — спать. Наверное, ему пока не стоит ездить в те края. Если Артёму что-то будет нужно — он сам позвонит. А волонтеров и без него хватает.

* * *

Он лежал на полу своей квартиры, и кровь растекалась по нему не жидкостью, а плотными тягучими алыми нитями. Они связывали его по руками и ногам, как самый сильный на свете клей, и не давали подняться. «Как хорошо, что здесь светло, нет никаких черных теней. Значит, я умираю… как это отец Алексий говорит? Христианскою кончиной. Лишь бы не от чудовища», — успел подумать он прежде, чем заметил темное пятно в углу комнаты. Только не это,