Жестокие всходы - Тимофей Николайцев

— Хозяин…

Таясь среди теней, Эрвин Кривощёкий совсем по-Волопайски сидел на корточках под забором. Едва завидев Луция — подскочил и, сгорбившись в три погибели, скользнул ему навстречу, куда-то под ноги.

— Ну… Чего тебе? — спросил Луций брезгливо.

— Он… здесь… — какими-то обрывистыми выдохами зашептал Эрвин и вдруг начал попеременно то кланяться до самой земли, то быстро-быстро озираться вокруг.

— Кто? — не понял Луций.

Кривощёкий несколько раз затравленно моргнул, прежде чем ответить:

— Старик же…

— А-а… — Луций кивнул, снисходительно поморщившись. — Тот, с Плешивого Тока?

— Да нет же… — этим сдавленным, еле слышным шепотом, Кривощёкий, однако, умудрялся едва ли не кричать. До Луция только сейчас дошло, что тому еле-еле хватает воздуху на разговоры — дышал Кривощёкий мелко и часто, и вся эта дрожь и судороги были оттого, что он загнан, как воробей, которого долго и дружно пугали по всей улице, не давая нигде присесть ни на минуту. Вот его воробьиное сердечко и колотится так часто, что, должно быть, то и дело спотыкается. — Нет… Другой… Тот самый… в полосатом… халате… Чужеземец…

— Сороват?! — скорее сам догадался, чем услышал Луций… тотчас похолодев.

— А?.. Да!..

— Где он?

И, мгновенно озлясь на судорожные вдохи-выдохи вместо ответа, Луций схватил Эрвина за рубашку, намотал её ворот на кулаки — собираясь встряхнуть и вытрясти хоть что-то… Кривощёкий лишь обессиленно обвисал у него на руках и только когда Луций замахнулся — хаотично потыкал пальцем куда-то в сторону Тележного Спуска.

Это могло означать что угодно.

Луна сошла со своего места… или это тучи так споро перемещались по небу — серебренная полоса света нащупала их обоих и отбросила далеко на булыжную мостовую их скорченные, сцепленные воедино тени… Луций кулаками затолкал Кривощёкого обратно в подзаборную тень и сам юркнул следом. Кривощекий всё ещё запалённо дышал, бока его ходили ходуном.

— Ходит… — через силу сообщил он.

— Где ходит? — нетерпеливо переспросил Луций. — Да говори ты толком!

— Не знаю, хозяин… — сказал Кривощекий, задыхаясь. — Он — то тут… то там. Будто… по всему городу… разом.

— Как это?

— То на Плешивом Току… там я его первый раз… А то вдруг… на Овсяном … Потом — и на Тележном. Ничего не понимаю, Луц… Пару разов увидел — ну, думал сначала… что померещилось. Или, что разные это старики… просто одеты одинаково. Ночь же, не отличишь толком… потом смотрю — нет. Один и тот же…

— Он тебя видел? — опасливо спросил Луций.

— Нет, хозяин… Вряд ли… Я издали на него смотрел… даже не подходил близко.

— А чего он делал-то?

— Ходит…

— Искал чего?

— Конечно… ищет… Не, не знаю я. Просто стоит у какого-то дома напротив двери и… будто слушает.

— И всё?

— Если б… Я случайно его заметил… Гляжу — вроде стоит кто-то длинный под дверями… Рук не видать, под подолом руки — чего-то там перебирают под тряпками. Я ещё подумал — яйца себе, что ли, чешет? А в доме-то ведь — старуха какая-то одинокая живёт… Старый домишко, совсем уже в землю провалился — дверь низенькая, куда в неё такому-то дылде? Я присмотрелся — а это опять он…ну, ТОТ самый.

— Ты ничего со страху не попутал? Не может же он весь город обойти.

— Ближе было никак не сунуться, но издали я уж во все глаза смотрел — тот старик, похоже, только те двери обнюхивал, которые рядом с Приговорёнными домами… совсем как у тебя тут… — и Кривощёкий в ужасе оглянулся на дом старого Линча. — Я потому неладное и заподозрил — кому в такое время и в голову-то придёт около Приговорённых домов околачиваться, тем паче яйца почёсывать? Времена сейчас не те… У тех хозяев, что на Овсяном напротив Приговорённого дома живут — и днём-то двери на запоре… А старик этот — запросто этак дверь открывает и внутрь заходит…

— Запертую? — не поверил ему Луций… сразу припомнив, однако, как совсем недавно приотворилась и опять тихонько закрылась дверь господина Шпигеля.

— Истинно говорю… — велеречиво поклялся Кривощёкий, едва удержавшись, чтоб ритуально не обвести себя соединёнными в единую щепоть пятью пальцами по пяти родникам жизни, как Духовники делают — от переносицы к артерии под одной из ключиц, потом от селезёнки к печени и снова наверх, избегая крестообразных движений.

Знал, или догадывался, что не время сейчас вымахивать священные символы, раз по городу кто-то чужой ходит и слушает?

— Я как понял, что это ТОТ самый — сразу к тебе припустил… предупредить. Через весь город бёг… шустрее зайца.

— Значит… — зло прищурился Луций. — Как в штаны наделал, так сразу мне и тащишь? А не ты ли привёл его сюда на хвосте, жаба?

— Да я бы — ни в жизнь… — панически захрипел Эрвин, вцепившись в него. — Я же — предупредить… Он же — тебя ищет! Я сразу так и понял — он все дома обходит, где в ночи не спят, а к Глине взывают… А сам ты, Луц… прости, Хозяин — ты недавно не пятиуглился ли часом?

Луций отвернулся, чтобы скрыть замешательство:

— Не твоё дело! — прошипел он сквозь зубы.

— Значит — найдёт он тебя… — тем же обречённым шёпотом заголосил тогда Кривощёкий, содрогаясь под Луцевой пятернёй той отчетливой крупной дрожью, которая всегда выдавала в нём истинный, ненапускной страх. — Что теперь делать, Хозяин? Уходить тебе надо…

Луций отвернулся, чтобы скрыть замешательство:

— Не твоё дело! — прошипел он сквозь зубы.

— Значит — найдёт он тебя… — тем же обречённым шёпотом заголосил тогда Кривощёкий, содрогаясь под Луцевой пятернёй той отчетливой крупной дрожью, которая всегда выдавала в нём истинный, ненапускной страх. — Что теперь делать, Хозяин? Уходить тебе надо…

— Чего мелешь? — окрысился на него Луций. — Куда мне из дома уходить? Кто мне, шпане малолетней, хоть угол сдаст? К себе что ли пригласишь меня, Кривощёкий? На Волопайку свою?

Почему-то они оба одновременно оглянулись на расползшийся фасад дома старого Линча, едва видимый за лесом густо расплодившихся сорняков. Правда, Кривощёкий поспешно отвёл взгляд…, а вот Луций — разглядел вдруг, как отчетливо качнулись пустотелые трубки бодяка и сныти, обнажая пробор в сплошных ломких зарослях… надвинулась оттуда и встала во весь рост треснувшая стена с мокрой чернотой обвалившегося по краям проёма.

«Туда?» — опешил Луций.

Укрыться от соровата в выжженном дотла Приговорённом доме, куда им, поклоняющимся своим древесным божествам, наверняка нет хода — да, это имело бы смысл… если б не было настолько бесчеловечным. Жить в обугленных стенах, среди