Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

– О, – сказал светлый, – вот уж кого не ждал я видеть ныне. Скажи, что ты здесь делаешь, наследник тёмных земель?

Гюрза вздохнул и поклонился:

– Я спасаю принцессу, о владыка леса будущего и бывшего. Можешь ли нам помочь?

– Нужна ли помощь той, что ныне с отцом?

– Ты думаешь, по доброй воле я сюда явился бы?

Владыка леса, он же Чучундра́, вздохнул.

– Я могу вас к ней провести, – сказал, – ты сам решишь, семя зла.

А Саша у него семя добра, что ли.

* * *

Конечно же, с лужайки были выходы. Мимо фонтана, мимо вереницы шатров, по аллее, по тропинке… Дворцовые задворки. Трава из стриженой становится высокой. Не слышно шагов. А потом они все упёрлись в забор.

– Ну же, – сказал король леса, – я пойду последним. Отчего вы медлите?

Такие добротные, длинные посеребрённые прутья. Частые – не пролезть. Забор высокий. Карина и Гюрза переглянулись.

– Мы не можем, – сказал Гюрза. Его всё ещё трясло, хотя жара тут стояла не хуже, чем в саду у Ференца. – Мы, извини, не можем пройти сквозь.

– А, всего-то, – сказал владыка леса, – ведь не решимость же рассеялась в ваших сердцах?

– Мы ей преисполнены, – сказал Гюрза, – как никогда.

Владыка леса повёл рукой – и с земли поднялись вьюнки. Обвили один прут. Второй. Ещё, ещё… Владыка леса сцепил пальцы, сжал до красноты – и вьюнки, сами выдираясь из земли, погнули, потянули прутья вниз.

Инжир, которого никто не звал, но который шёл за ними, присвистнул. Владыка леса кивнул на проход:

– Идите же.

Вернее было бы сказать «протискивайтесь». Гюрза вдохнул глубоко-глубоко:

– Нам разве нужно в Сады Исцеления?

– О, так короче.

– Неправда. Не смотри, – Гюрза осторожно вылез по ту сторону, – не смотри никуда, ни на цветы, ни в лица, смотри на траву или в спину мне, или вот Шелесту в спину.

– Знаешь ли? – сказал король леса задумчиво, пропуская их с Инжиром в сад и вьюнками выпрямляя прутья заново. Он, наверное, и косичку из забора мог сплести. Вьюнки опали на землю. Вздохом высохли. Развеялись. – Знаешь ли? Шелест – то имя для дружеских уст. Не разрешал тебе его произносить.

– Прости, – сказал Гюрза, – прости, король.

– Я не отброшу тень беды на твои дни.

Подумаешь, какой важный, не отбросит он! Не хочешь Шелестом – так и будешь Чучундро́й.

– Олеандр, – сказал Чучундрá так мягко, как будто был ветерком, который собирался разрастись в песчаный вихрь, – вот ныне моё имя.

Это что он, ей? Гюрза молчал, поэтому пришлось ответить:

– Очень приятно, а моё имя – Карина. А не дитя.

– Ты странное дитя.

Розы и розы, розы и дорожки. Листья клубники. Пышные грядки, ровные проходы. Сады и сады. И чего Гюрза так нервничал?

– А где, – спросил Гюрза вполголоса, – обитатели?

– Там же, где все, – сказал Инжир, – смотрят на ярмарку. Может, поют про солнечные дни. Ну а может, сидят по комнатушкам или в общем зале и повторяют, как же важно быть хорошими. Тебе-то лучше знать?

Гюрза застыл как вкопанный. Он говорил, что рос в ужасном месте, но где здесь ужас? Грядки, белые домики. Заборчики по пояс высотой. Скамейки с подлокотниками.

– Вперёд, – сказал Чучундрá-Олеандр, – вперёд, идём же.

Гюрза смотрел в землю, и пришлось его толкнуть.

– Тут всё такое белое. Ты правда рос здесь?

Ни души, никого. Домики и дворики. Жара такая, что и от доски отдёрнешься, если наступишь вдруг босой ступнёй.

Гюрза молчал.

– Ау, – она толкнула его снова, – Земля зовёт Гюрзу. Ты ещё с нами?

– Да, – сказал Гюрза, – да, пока ещё.

– Тебе что, голову напекло?

Вообще-то сама Карина тоже была в чёрном, но хотя бы без рукавов. И живот открыт. И шорты только до колен. А этот вон в рубашке с воротом под горло, в туфлях, и волосы у него пышные.

Олеандр улыбнулся:

– Скоро мы придём к принцессе.

– Вы нас специально повели этим путём, да?

– А как ещё проверить крепость сердец ваших?

Ему как будто одному не было жарко. Солнце сияло в вышине – он тоже сиял. Ещё и одет в белое и золотое.

– А кто просил-то вас, – сказала Карина, – кто вас просил-то эту крепость проверять? Вы что, комиссия?

– Кто я, прости?

– Колючка, – ответил Инжир запоздало, и явно реплика предназначалась ей, не Олеандру же, – так и будем тебя звать.

Угу, фантазия так и прёт.

Они шли вдоль белых домов и вдоль пустых дворов. Здесь никогда ничего не случится. Вот почему она с собой не захватила маркер?

– Гюрза, – тот шёл как будто по своему собственному невидимому канату, поэтому пришлось дёргать его за рукав и спрашивать шёпотом: – Гюрза! У тебя есть чем рисовать?

Он протянул ей на ладони чёрный маркер, не отрывая взгляда от каната. Что-то бормотал без звука. Инжир сказал:

– О, вандализм, так быстро?

Олеандр уставился вот с этим вежливым недоумением, с которым он вообще на всё смотрел. Как если бы вьюнки его не слушались.

– Зачем? – спросил он, когда Карина уже присела на землю у очередного белого заборчика. Палисадник с подсолнухами. У всех как будто поровну лепестков. – Зачем ты искажаешь аллегорию?

– Я искажаю что?..

Она никак не могла вспомнить подходящее. Что-то такое, чтоб они все разом поняли, что она может не только кусаться. Что-то красивое. И чтобы местные участочки влёт перестали быть такими одинаковыми. Как там это было? Какие-то птицы ещё метались над морем… «Пусть сильнее…»

– Однако, – сказал Олеандр, – нам пора.

Она дописала про птиц и грядущую бурю и ещё одно: «Солнце светит для всех» – и дважды подчеркнула «всех». Ну вот, теперь получше. Гюрза расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Потом, когда они куда-нибудь дойдут, неважно куда, она его расспросит. Что с ним было?

– Не обращай внимания, – сказал Гюрза, – пошли.

– На что я должна…

Она ещё только надевала на маркер колпачок, как вдруг ей заслонили свет. Вместо очередного сада между досок теперь виднелось бежевое платье. И две ноги. И, если посмотреть чуть выше, две косички.

Карина встала.

– Ты кто?

– Здравствуйте, – сказала девочка по ту сторону забора. – Я надеюсь, что вы приятно проводите время в наших краях.

– Угу, – сказал Гюрза сквозь зубы, – да, да, приятней некуда. Пойдёмте, ну!

Девочке было-то лет восемь. Такие должны визжать, спрашивать «Вы кто?» или там «Жвачка есть?» и предлагать поиграть в резиночки. Ну, на худой конец – сидеть, отсчитывать клеточки в тетрадях, делать домашку. Как там было-то: «Спишите, вставляя пропущенные буквы…» Но эта просто так стояла и молчала. Не уходила притом.

– Иди к