Муля, не нервируй… Книга 5 - А. Фонд

Но Лёля не удовлетворилась и сказала:

— Вот из таких маленьких штрихов складывается вся нелицеприятная картинка, Бубнов.

Я развёл руками, мол, ничего не поделаешь, вот такой вот я, нелицеприятный.

А Лёля Иванова добавила:

— Но это же не единственная причина, из-за которой ты не поедешь…

— А есть и другие? — прикинулся наивным я.

— Ты не женат! — торжествующе выпалила она.

— Зато я руководитель проекта, — развёл руками я. — В таких вот случаях пускают.

— И ты украл деньги по госконтракту! — выдала главный аргумент Лёля, и тут уже я еле сдержался.

— Что я что-то там якобы украл и что финансирование по госконтракту — это ещё доказать надо, — как можно равнодушнее сказал я, стараясь, чтобы на моём лице ни один мускул не дрогнул, — кроме того, нет ведь никакой гарантии, что это ты украла и теперь из женской злобы и мести решила всё свалить на меня?

— Да ты что! Как бы я это украла⁈ — вскинулась Лёля Иванова.

— Ну, не знаю, — пожал плечами я, — но вот вижу, что-то тебе всё это покоя не даёт. Явно решила концы в воду скрыть, а, чтобы на тебя не подумали — наговариваешь на невинного меня.

— С чего бы мне на тебя наговаривать?

— С того, что я бросил тебя, — нагло сказал я, и её лицо аж вытянулось:

— Как это ты меня бросил⁈ Не много ли ты на себя берёшь. Бубнов⁈ — она аж зашипела. — Посмотри на себя и на меня!

— Смотрю, — я подчёркнуто внимательно осмотрел свою руку, потом вторую, — и вот что я вижу. Иммануил Бубнов — потомственный интеллигент, внук академика. Имеет собственную квартиру и потенциал. Умный, красивый и перспективный сотрудник. Который к тому же скоро уедет в Югославию снимать шикарный фильм. И вот Ольга Иванова — старая дева, настолько никому не нужная, что до сих пор замуж её никто так и не взял…

Лёля вспыхнула и вызверилась:

— Ты! Ты! Да как ты смеешь⁈

— Что, хочешь сказать, не так? — рассмеялся я обидным смехом.

Возможно, я немного перестарался, стараясь вывести её из себя. Но как бы там ни было, а Лёля Иванова чуть не набросилась на меня. Лишь появление коллег на другой стороне двора смягчили мою участь. Иначе, мне кажется, она бы бросилась меня бить.

И я хохотал. Зло. Обидно. Насмешливо.

Так она меня достала уже.

— Слушай сюда, Бубнов, — тихо прошипела Лёля Иванова, и так зловеще, что я аж прекратил хохотать, — значит так. Ты включаешь меня в состав группы! Не знаю, кем и как, но я туда поеду. Если же ты этого не сделаешь — то на Комиссию с сегодняшнего дня начнут приходить «сигналы» от неравнодушных граждан. И два-три таких «сигнала», и я тебе гарантирую — никакая Комиссия не станет отпускать за границу человека, на которого столько всего пишут. Скандалисты за границей — это кардинально расходится с образом советского человека, сам понимаешь.

Я похолодел. Так-то она была права.

И что делать?

— Так ты включишь меня, Бубнов? — мило усмехнулась Лёля Иванова и посмотрела на меня торжествующе.

— Включу, — тихо сказал я.

— Вот и славненько, — мило улыбнулась Лёля, потрепала меня по щеке и ушла со двора в здание.

А я остался стоять в курилке, даже не чувствуя, что сигарета давно догорела и обжигает мне пальцы…

Чем ближе приходил срок к поездке за границу, тем больше народу старались свести со мной знакомство, а то и дружбу. Пытались протолкнуть своих знакомых, себя, и дальних родственников этих знакомых. Дошло уже до того, что приходить на работу я стал на полчаса раньше, сразу шёл в приёмную к Изольде Мстиславовне и сидел работал там, у неё. Хорошо, что в эти дни Большаков был больше на выезде «наверху» — там был какой-то очередной то ли пленум, то ли просто заседание. Но длилось это не один день. Так что я оккупировал место у его секретаря и, можно сказать, практически забаррикадировался от коллег.

Там они хоть оставили меня в покое.

Но начали пытаться переловить в обед, когда я шёл в столовую или возвращался обратно. Поэтому и здесь пришлось хитрить и изворачиваться. Хорошо, что Изольда Мстиславовна души во мне не чаяла и обычно приносила столько еды, что мы с нею еле-еле съедали, и ещё оставалось.

Но как бы я не прятался и не таился, всё равно в один прекрасный момент меня поймал товарищ Громиков. Он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

— Иммануил Модестович, — у вас там в делегации, говорят, есть ещё одно место… — он проникновенно посмотрел на меня многозначительным взглядом, словно собирался заглянуть в душу.

Но я не повёлся и кратко ответил:

— Мест нет.

— А я точно знаю, что есть!

— Нет!

— Иммануил Модестович, — терпеливо, словно имбицилу, попытался втолковать мне очевидную истину товарищ Громиков, — а мне сказали, что есть!

Последние слова он подчеркнул голосом.

— Кто сказал?

— Не важно.

— Ну, не хотите говорить, как хотите, — пожал плечами я и уже приготовился уйти, когда он сказал:

— Вам ведь не нужно объяснять, что с вашей карьерой дальше будет, если вы не возьмёте этого человека?

Я молча смотрел на него. А он — на меня. Пауза явно затянулась.

Наконец, он сказал:

— Послушайте, товарищ Бубнов, это хороший мальчик. Возьмите его, не пожалеете.

— Зачем он мне?

— Как зачем? — товарищ Громиков сперва даже не понял моего вопроса, а когда понял, то аж побагровел, — это же сын самого Троянского! Очень перспективный юноша! И если вы его не возьмёте, то его отец так этого не оставит!

Я чуть не засмеялся — представил этого коня Троянского. Потом взглянул на лицо товарища Громикова — тому было явно не до смеха. И я спросил:

— А кто у нас отец? Кем работает такая важная шишка?

Товарищ Громиков побледнел, несколько мгновений всматривался в меня, в попытках понять — не шучу ли я.

Когда он убедился, что я не шучу, товарищ Громиков поражённо выдавил:

— Товарищ Троянский вообще-то курирует Жилищный отдел исполнительного комитета Горсовета депутатов трудящихся