Муля, не нервируй… Книга 5 - А. Фонд

Опа! — чуть не сказал я, но в последний момент сдержался.

Товарищ Громиков с важным видом посмотрел на меня.

— А как он поймёт, что это именно я не взял его сына? — вкрадчиво молвил я.

— В каком смысле? Я ему всё расскажу! — возмущённо воскликнул товарищ Громиков.

— А вы не думаете, что Троянский может решить, что это именно вы не донесли мне всю важность момента?

— Я донёс! — надулся товарищ Громиков.

— Нет, — покачал головой я, — если меня спросят, я скажу, что впервые об этом слышу. И вообще, вы неубедительны, товарищ Громиков. Так что ничего у вас не получится.

— Вот ты мразь, Бубнов! — с ненавистью выдохнул товарищ Громиков. Он аж побагровел от злости.

— Какой есть, — печально развёл руками я, — просто я не люблю, когда мной вот так вот нагло пользуются. Если Троянскому нужна помощь с сыном — он мог бы меня сам об этом попросить. А не через посредников, которым в результате достанется вся его благодарность.

— Мне ничего не достанется! — вспыхнул товарищ Громиков, но по его виду было понятно, что явно достанется, и даже очень неплохо ему достанется.

— Так что ничем не могу помочь, — засмеялся я и пошёл себе дальше.

— Ты отказываешься, Бубнов? — заверещал мне в спину ошеломлённый моим таким вероломством товарищ Громиков.

— Отказываюсь, — сказал я, даже не оборачиваясь.

За спиной послышался мат. Но мне уже до этого дела не было.

Кругом враги. А ведь я всегда думал, что уж он то ко мне нормально относится.

Но ничего, прорвёмся. У меня стоит единственная задача — помочь Фаине Георгиевне. И вот как только я ей помогу — ничего меня больше в этой шараге не держит. Уеду в Якутию или ещё куда-то. Мир большой. Где-нибудь место мне точно найдётся. Терпилой я никогда не был.

Кстати, нужно ещё не забыть и озадачить Надежду Петровну по поводу возможной встречи с тётей Лизой. Не верю, что у них никаких каналов связи за все эти годы не было.

И тут на меня снизошло озарение. А проще говоря, дельная мысль пришла мне в голову. Если мне категорически всё-таки впаривают всех этих блатников, и отказаться не получается никак, то кто я такой, чтобы спорить с судьбой? Единственное что мне нужно — это встретиться с родителями, дядями и братьями этих, несомненно достойных молодых людей, и донести до них всех простую мысль, что раз группа моя, то и благодарность должна идти мне, а не всем этим Громиковым и прочим посторонним гражданам.

И начну я, пожалуй, с сына товарища Троянского. Раз Громиков лично клянётся, что этот молодой человек перспективный, то как я могу не верить, что сын самого руководителя Жилищного отдела исполнительного комитета Горсовета депутатов трудящихся города Москвы, не перспективный? Только сначала нужно переговорить с его отцом. А то играть в испорченный телефон и делиться с товарищем Громиковым совершенно не хочется.

Тем более, свою двухкомнатную квартиру я отдал Мулиному отчиму.

Следующие три дня я методично, с маниакальностью грибника, обходил всех высокопоставленных родичей согласно списку. Не скажу, что прямо везде мои визиты увенчались успехом (таких я брал «на карандаш»). С остальными же я вполне даже нашёл общий язык.

Что я скажу. Таких вот родственников иметь очень выгодно. А выгуливать их отпрысков по заграницам — очень даже неплохо. Так кто у нас молодец? Муля Бубнов молодец! Потому что теперь эти люди будут должны мне. Мне! А не товарищу Козляткину, товарищу Громикову и остальным заинтересованным лицам. А кто не захотел по-хорошему, так у меня есть запасной вариант!

С этой мудрой мыслью я развернулся и по отправился в отдел, где трудилась Лёля Иванова. Я надеялся, что она ещё не ушла на обед.

И мне повезло. Она сидела за столом и злобно листала какой-то гроссбух, и глаза у неё были красноватые.

— Лёля! — позвал её я, — идём на обед.

При звуках моего голоса она аж вскинулась и её глаза чуть не полезли на лоб.

— Бубнов?

— Идёшь? — и не дав ей время на раздумывание, быстро добавил, — давай быстрее. А то сейчас очередь набежит. Заодно и поговорим нормально. А то мы тогда не договорили.

Скорее от любопытства, чем от надежды, она встала, поправила чёлку, накинула кофту и пошла со мной. Мы шли рядом и молчали, потому что вокруг были люди — все тоже шли в столовую на обед. Люди шутили, смеялись, перекидывались шуточками. Обычная жизнь обычного коллектива. Который вышел на обед и немного расслабился.

На нас с Лёлей Ивановой все бросали удивлённые взгляды. Вокруг зашелестели шепотки. Все знали о наших непростых отношениях, то есть о том, что Муля (тот Муля, не я) был от неё без ума, а она его только динамила и постоянно прилюдно насмехалась. А что потом, когда Муля изменился (то есть я в него попал), она пыталась помириться, но тут уже я её бортанул. И что у нас непримиримая позиционная война. Точнее у неё со мною.

А тут мы вдруг вместе идём на обед. Да ещё мило разговариваем.

Сенсация же! Да ещё какая!

Мы с Лёлей отстояли длиннющую очередь, выбрали блюда и, гружённые подносами, заняли дальний столик.

— О чём ты хотел поговорить? — ковыряя винегрет, неприязненно спросила Лёля.

— Буду честным, — тихо, но твёрдо сказал я, и Лёля заинтересованно на меня посмотрела.

— Даже так?

— Да. Только пообещай, что это всё между нами?

— Обещаю, — как-то слишком уж быстро сказала Лёля.

— Отлично, — улыбнулся я и попробовал компот из вишен. — В общем, Лёля. Я тебя хочу взять в нашу группу…

— Но не возьмёшь, — закончила за меня Лёля Иванова и криво усмехнулась, — Бубнов, я же не тупая, и давно уже поняла это.

— Возьму! — сказал я твёрдо и посмотрел ей в глаза.

— Да ладно? — вспыхнув, удивилась она, — я же знаю, что там всё забито и до сих пор тебе кого-нибудь пытаются впихнуть.

— Да, забито, — не стал отрицать очевидное я.

— А как ты тогда меня возьмёшь?

— Не я, а ты, — ответил я. — Ты сама себя возьмёшь.

— Что значит «сама себя»? — вытаращилась она на меня и даже про винегрет