Муля не нервируй… Книга 6 - А. Фонд

— Тише, тише…

— А как твои обмены с Йоже Гале?

— Прекрасно, меха идут хорошо, нарасхват, причём не только в Белграде, но и в Париже. Ты вспомни, как тётя Лиза чуть не прыгала от радости и не хлопала в ладоши, когда ты передал ей меха, — она решила пошить манто и ходить в театр. Очень хорошо разбирают чернобурок.

— Вот видишь, и копейку ты имеешь.

— Да, отец, я тебе завтра принесу деньги, потому что Йоже Гале мне только сегодня вечером, скорее всего, а может, и завтра, всё отдаст. Это ведь не так просто.

— Да нет, я знаю, что ты с деньгами всё нормально будет. Я тебе не о том, — отмахнулся Адияков. — Я тебе говорю о другом.

— О чём же?

— О том, что тебе надо съездить в Якутию.

— Мне? В Якутию? — удивился я.

Надежда Петровна, которая сидела рядом и вышивала, вскинулась и посмотрела недоумённо на Адиякова:

— Зачем Муле ехать в Якутию? Ему и здесь хорошо!

— Да потому что я туда уже вряд ли доеду, что-то здоровье пошаливает. Возможно, чуть позже, летом, но на зиму я туда точно не поеду, а уж там зима начинается с сентября.

— Я тебя не пущу! — категорически сказала Надежда Петровна и сердито отшвырнула пяльцы. — Ты уже раз в Якутию уехал — почти на двадцать семь лет! Я что, должна тебя опять столько ждать? Так я уже не доживу столько!

— Нет, нет, нет, — засмеялся Адияков, — я туда не поеду. Не беспокойся, Наденька. Ну, я думаю, Муля, что тебе надо съездить.

— Зачем?

— Потому что, во-первых, меха уже заканчиваются. Надо набрать новых. Я тебе подскажу, к кому обратиться. Но самое главное — в двух днях пути от Якутска, в одной из аласных котловин, находится наслег, по-нашему это типа деревенька, но на самом деле, там просто фактория. Там мы меняли у кочующих якутов на меха предметы повседневного спроса: спички, керосин, муку, сахар, консервы…

— И что? — спросил я.

— А то, что не только на меха я менял, но и бриллианты.

Надежда Петровна тихо охнула.

Я удивился:

— Ого! Ну, ничего себе!

— Да. А увезти я не мог. У нас были одни сани, и нас досматривали. Поэтому мы забрали только меха. А бриллианты я прикопал. Я тебе расскажу, где. Поэтому поедешь якобы за мехами и заодно выкопаешь.

— Ну, как же, я же тут на работе…

— Ничего, тебе отпуск положен. Так что сейчас доделаешь свой этот фильм, а потом бери отпуск и езжай, пока не началась большая зима, — сказал Адияков. — За фильм не переживай, без тебя его не запустят. У нас цензура такая, что он с полгода будет на полке отлёживаться. Как раз вернуться успеешь.

Я задумался.

— Да что ты тут думаешь, Муля? Такие деньги на земле не валяются! Вот! И ты можешь туда поехать, и сразу разбогатеть. Мне эти бриллианты уже не надо, у меня всё есть. А вот у тебя вся жизнь впереди — потом ещё спасибо отцу скажешь!

— Я подумаю, — неуверенно сказал я, но сам уже точно знал, что обязательно туда поеду.

Я вернулся домой в приподнятом настроении. В почтовом ящике обнаружил письмо. Прочитал адрес на конверте и улыбнулся.

— Дуся, — сказал я, заходя в квартиру, — вот пришло письмо от Жасминова. Тебе интересно?

— Читай! — воскликнула Дуся и быстренько пристроилась за столом напротив, преданно уставившись на меня глазами.

— В общем, слушай, что он пишет: ’ Здравствуйте, дорогие соседи и Муля! Живу я хорошо в деревне, мне нравится. Как ни странно, но я здесь прижился. Пётр Кузьмич руководит селом мудро, всё у него получается — ну, всякие мелкие огрехи не в счёт, хоть их и много очень. Меня он хотел сперва взять заведующим клубом, но потом передумал, потому что административная работа может убить во мне актёра. Как сказал товарищ Печкин — с ним это как раз и произошло. И он считает, что раз я творческий человек, то я должен играть на сцене.

Поэтому завклубом сейчас работает другой человек, молодой комсомолец, которого пригласили из райцентра. Я же являюсь ведущим артистом и одновременно режиссёром и сценаристом всех спектаклей. Мы с Печкиным сделали самый настоящий театр, и про нас уже даже два раза писали в районной газете. У нас самодеятельность на селе очень развита; кроме меня, после работы к нам приходят две доярки, и один тракторист — мы же открыли кружок художественной самодеятельности и теперь ставим спектакли.

Спектакли мы уже ставим сложные: про Отелло и Дездемону, Ромео и Джульетту, а ещё по Островскому… Селянам очень нравится, наши билеты раскупают за один день, и к нам на премьеру приезжают со всех окрестных деревень. Так что даже Печкин сейчас думает о том, что нужно клуб срочно расширять, потому что все желающие в одном зале не помещаются.

Но я всё о работе. А есть и другие новости. Мне Пётр Кузьмич, как ты и говорил, Муля, дал дом. Собственный дом — это большая новая изба. Такие всем колхозникам дают, а также библиотекарям, учителям и так далее. Так как я являюсь работником культуры, то мне Пётр Кузьмич дал практически полдома. Так что у меня кухня и две комнаты. Почему не целый — он посчитал, что за мной нужен пригляд, и в другой части дома живёт Прасковья Ильинична, пожилая женщина, которая работает в сельской библиотеке. Она приходит ко мне и готовит, а также стирает. И ещё приходит одна женщина из деревни, тётя Клава, которая убирается. Вот просто так. За это ей колхоз платит небольшие деньги, чтобы я мог заниматься только спектаклями.

Я очень доволен, потому что все эти бытовые проблемы, ты сам знаешь, Муля, очень далеки от меня, и теперь я могу полностью заниматься творчеством. Иногда я, конечно, скучаю по Москве, но скажу тебе честно — хорошо, что ты меня тогда пнул, чтоб уехать в деревню. Если бы я остался там, я бы точно пропал. Хотя скучаю, да, и иногда думаю, что, может быть, стоит вернуться домой, пожить немножко в коммуналке, походить просто как зритель по спектаклям в театры. Особенно я хочу в театр Глориозова сходить — посмотреть, что там сейчас ставят, для того чтобы набраться впечатлений и идей, и потом ставить эти пьесы у себя в клубе. Честно скажу, немножко скучновато бывает, но деревенская жизнь времени оставляет мало.

Но самое