Усадьба «Медвежий Ручей» - Алла Белолипецкая

Преображения «фрачника», как выяснилось, ещё не были завершены. В тусклом свете, который давали Зинин ночник и масляная лампа Ивана, лежащий человек казался похожим на глиняную заготовку под пальцами гончара: его лицо и руки то проминались внутрь, то начинали колыхаться диковинными выпуклыми волнами. Причём волны на миг преображали лицо мужчины в звериную – медвежью! – морду. А кисти его рук обращались в подобие когтистых медвежьих лап, но тоже – лишь на долю секунды. Казалось, человек на полу пытается лепить самого себя, только никак не может придать своим чертам желаемую форму.

– Я знаю, кто он такой, – проговорила между тем Зина, присела на кровать и набросила на плечи лёгкое каньевое покрывало. – Он не мельник, он ворон здешний! [7] – Она издала резкий, нервный смешок. – Ты знал, Ванечка, что мельник – одно из прозваний медведя? Только он – не медведь. Он – здешний помещик, Новиков Константин Филиппович.

– Ах вот оно что! – Иван всё-таки схватил оглушённого Зиной помещика, но не за фрак, а за плечи, и слегка приподнял над полом. – Ну, так мы не станем ждать, пока он обратится в медведя…

Мстительная злоба охватила купеческого сына – его будто тёмной волной накрыло. И он заозирался по сторонам, ища глазами Зинину сумочку. Эрик, словно почуяв настрой хозяина, бочком подскочил к нему, стал беспокойно отмахивать пушистым хвостом. Но тут Иван увидел наконец атласный мешочек с пистолетом.

Удерживая одной рукой Новикова, личина которого оставалась всё такой же нестойкой, Иванушка другой рукой за шнурок подтянул к себе сумочку Зины. Конечно, купеческий сын знал поверье, что оборотня можно убить лишь серебряной пулей. Но это ведь был не вполне оборотень. Так что Иван Алтынов вознамерился попробовать.

Однако растянуть шнурок на атласном мешочке он не успел.

– В медведя он не перекинется, на сей счёт можете не переживать, – послышался вдруг голос со стороны выбитой двери. – Я хочу сказать: не перекинется здесь. Ручей в усадьбе неспроста нарекли Медвежьим. Только на его берегу такие, как наш визитёр, и могут менять свой облик.

На пороге Зининой спальни стоял Николай Павлович Полугарский.

2

Атласный мешочек Ивану Алтынову всё-таки пригодился. Выдернув шнурок из кулиски, купеческий сын стянул им запястья господина Новикова. И только после этого поставил помещика на ноги.

Николай Павлович, обойдя упавшую дверь, тоже подошёл к помещику-соседу. А потом сделал то, чего Иван уж никак не ожидал от хозяина Медвежьего Ручья: принялся обшаривать карманы пленника. Впрочем, продолжалось это недолго. Четверти минуты не прошло, как двойник покойного императора извлёк из наружного фрачного кармана увесистую связку ключей на кольце. Неясно было, как оборотню Новикову вообще удалось её туда поместить.

– Так и думал, что вы не расстались с ними после того, как забрали их у меня, – сказал господин Полугарский, убирая ключи в карман домашнего халата, в который его ещё днём переодели; а затем повернулся к Зине: – Я приношу глубочайшие извинения, Зинаида Александровна, за то, что допустил в своём доме подобные безобразия. – Он кивнул на распахнутый потолочный люк. – Извинения вам и вашему жениху. Вы ведь господин Алтынов, не так ли?

– Да, я – Иван Алтынов, – кивнул купеческий сын. – И я, в свою очередь, должен извиниться, что без вашего разрешения заходил в ваш кабинет и даже там ночевал. Я только не могу понять: вы знали, что он способен перекидываться в медведя? – Он указал на пленника. – И ничего не предприняли, чтобы обезопасить свою усадьбу? Вы могли бы ему, по крайней мере, отказать от дома!

– А кто вам сказал, что я этого не сделал? – Губы Николая Павловича искривила то ли усмешка, то ли гримаса. – Но что же это мы беседуем в спальне юной девицы? Полагаю, вы, Зинаида Александровна, пожелаете одеться. А мы с господином Алтыновым пока что отведём нашего кудесника в мой кабинет. И я рад, сударь, что вы уже знаете туда дорогу. – На сей раз он улыбнулся купеческому сыну по-настоящему. – Ну, а Зинаида Александровна присоединится к нам, когда будет готова. Тогда мы обо всём и переговорим.

3

Зина до сих пор боялась поверить, что Николай Павлович пришёл-таки в себя. Он уже рассказал им с Ванечкой, как очнулся в своей постели и, решив не будить Ермолая Сидоровича, поспешил в спальню жены. И обнаружил, что она хоть и жива, но в бесчувствии. А потом услышал шум со стороны Зининой комнаты и устремился туда.

Иван Алтынов тоже кое о чём поведал хозяину дома. Рассказал о сгоревшем флигеле, о путешествии на воздушном шаре в духе романов Жюля Верна, об исчезновении тела Левшина-старшего и о том, что Левшин-младший, чудом выживший при пожаре, совершенно переменил свои умонастроения. Так что теперь пребывает в обществе горничной Любаши и никаких коварных замыслов более не вынашивает. А главное – в усадьбе всё-таки пошёл дождь, так что смерть от жары никому более не грозит.

Правда, о том, что тело убитого помещика пропало не само по себе и что дождь пошёл после совершенно конкретных событий, Ванечка предпочёл умолчать. И Зина даже не захотела ломать себе голову над тем, почему он так поступил. Она испытывала только одно чувство: неимоверное облегчение. И, хоть бабушка её, Варвара Михайловна, до сих пор не очнулась, дочка священника всем сердцем надеялась: ждать этого осталось недолго. Что же касается всего остального… Дождь продолжал лить, рассвет ещё не наступил, и проверить вторую часть Ванечкиной догадки – насчёт того, что и огненная стена вокруг усадьбы теперь пропадёт, – они пока не могли.

– Похоже, – заметил Николай Павлович, – что вся влага, накопившаяся в Медвежьем Ручье за два дня великой суши, теперь изливается с небес.

В кабинете хозяина усадьбы собралось четыре человека. Сама Зина, Иван Алтынов и Николай Павлович сидели на выставленных в ряд стульях, словно зрители во время театрального спектакля. А перед ними, на мокром диване, сидел со связанными руками господин Новиков. Они трое взирали на него – каждый со своим особым выражением. Зина ощущала гнев, но уже поутихший; оглоушив негодяя пистолетом, она ощутила огромное удовольствие и теперь слегка этого стыдилась. На лице Ванечки читалась непримиримая ярость. А лицо господина Полугарского сделалось странно непроницаемым; он будто под маской себя спрятал. Чуть склонив голову набок, он с прищуром смотрел на своего визави.

Константин же Филиппович Новиков глядел себе на связанные руки – глаз не поднимал. Явно отдавал себе отчёт, насколько нелепый вид имеет он в своей маскарадной фрачной паре. Впрочем, лицо господина Новикова хранило довольно-таки индифферентное выражение, и лишь поднятые плечи да переплетённые пальцы стянутых шнуром рук