Император Пограничья 15 - Евгений И. Астахов

оказалась здесь. Двести пятьдесят лет назад Суздаль предпринял попытку уничтожить Гаврилов Посад. Крупная военная экспедиция — тысяча Стрельцов, десятки магов. Кощей отразил атаку, но понёс серьёзные потери. Летописца отправили фиксировать «славные победы» на передовой.

Он не вернулся. Видимо, именно его кости Федот нашёл в подвале. Тетрадь осталась в этой усадьбе — последнем месте, где механическая рука выводила бессмысленные строки о величии мёртвого княжества.

Я закрыл дневник.

Вокруг собрались мои люди — Федот, Тимур, Игнатий, Василиса, Ярослава. Все смотрели на меня, ожидая объяснений.

— Это невозможно, — первой нарушила молчание Василиса, когда я пересказал им суть полученной информации. Геомантка стояла, скрестив руки на груди, и в её голосе звучало искреннее недоумение. — Бездушные не сохраняют человеческое поведение. Все мирские ритуалы для них теряют смысл после обращения. Это… базовые знания.

— Базовые знания о типичных Бездушных, — уточнил Тимур. Черкасский говорил спокойно, но я видел, как его пальцы нервно теребят манжет рукава. — Кощеи — не типичные твари. Они весьма разумны. Мы видели это во время Гона и потом с шахтой…

— Разум — да, — кивнула княжна Засекина. Ярослава стояла чуть поодаль, привалившись к каменной стене. Её серо-голубые глаза казались почти чёрными в тусклом свете лампы. — Но не личность. Кощеи помнят свои навыки, знания, тактику. Они не помнят, кем были. Не цепляются за прошлую жизнь.

— Этот — цепляется, — я положил тетрадь на импровизированный стол из перевёрнутого ящика. — Он не просто сохранил память. Он убеждён, что по-прежнему князь. Что его подданные живы. Что княжество процветает.

Игнатий Платонов шагнул ближе, склонился над тетрадью. Отец выглядел усталым — два дня марша через враждебную территорию не могли не измотать пожилого человека. Но в глазах горело знакомое любопытство.

— Возможно, дело в том загадочном ритуале, — произнёс он задумчиво. — Если он действительно обладал такой силой, что вспышку магии видели даже снаружи дворца, то мог повлиять на процесс обращения. Создать что-то… новое.

— Или, — добавила Василиса, — князь был настолько одержим своей целью, что даже смерть не смогла её стереть. Я читала о подобных случаях в академии. Теоретически, достаточно сильная воля может…

— Теория, — перебила Ярослава. — Нам нужна практика. Что это меняет для нас?

Я обвёл взглядом своих людей. Федот молча стоял, уперев руки в пояс возле кобуры с пистолетами. Тимур хмурился, обдумывая услышанное и постукивая пальцем по дереву магического жезла. Игнатий листал тетрадь, близоруко щурясь на выцветшие строки. Василиса кусала губу — верный признак того, что её мозг работал на полную мощность. Ярослава ждала.

— Это меняет многое, — ответил я. — Мы идём не просто на Кощея. Мы идём на князя, который триста лет защищает своё княжество от захватчиков. Который знает каждый камень в своих владениях. Который командовал армиями ещё при жизни и не разучился делать это после смерти.

Федот негромко выругался.

— Теперь понятно, почему он так воюет, — процедил командир гвардейцев. — Засады, ловушки, изматывание… Это не звериная хитрость. Это тактика.

Чернышёв был реформатором. Собирал артефакты, укреплял оборону, готовился к худшему. Мысленно я отметил сходство — и тут же отбросил эту мысль. Сходство в методах не означает сходства в судьбе. Князь переоценил свои силы и полез туда, где ему нечего было делать. Я подобных ошибок не совершаю.

— Это даёт нам преимущество, — продолжил я. — Теперь мы знаем, с кем имеем дело. Не с безмозглой тварью, а с командиром, который мыслит как человек, увлёкшись имитацией давно потерянной жизни, и самое главное, пытается сохранить своё войско. А значит, его можно переиграть.

Ярослава чуть склонила голову, и в её глазах мелькнуло одобрение.

— План? — коротко спросила она.

— Он привык побеждать за счёт терпения и хитрости. Триста лет это работало. Посмотрим, как он справится с противником, который не собирается играть по его правилам.

Так мы и поступили.

Первую засеку на пути к городу артиллерия разнесла за двадцать минут. Гаубицы методично перепахивали завалы из поваленных стволов, превращая хитроумные баррикады в щепу и труху. Миномёты добавляли — осколочные и зажигательные мины рвались среди деревьев, выкуривая спрятавшихся там тварей.

Когда из леса попытались выскочить Трухляки, их встретил слаженный огонь трёх пулемётных расчётов. Панкратов лично корректировал стрельбу, и ни одна тварь не добежала до наших позиций.

Встреченную иллюзорную деревню с «выжившими жителями» расстреляли с километровой дистанции, не приближаясь. Осколочно-фугасные снаряды разметали дома вместе с сотней Стриг, притаившихся внутри. Когда дым рассеялся, на месте «живого поселения» остались лишь обугленные остовы и груды изорванных чудовищных тел.

Кощей пытался сопротивляться. Ночные налёты продолжались — мелкие группы Трухляков выскакивали из темноты, пытаясь добраться до часовых. Ментальный зов не стихал ни на минуту, выматывая магов и заставляя солдат вздрагивать от каждого шороха. Отравленные колодцы, ловушки на тропах, внезапные атаки на арьергард и разведчиков…

Но теперь это не работало.

Мы шли вперёд, как волки, почуявшие кровь. Каждую засаду сносили издали. Каждую преграду взламывали грубой силой. Потери были — куда без них — но несравнимо меньше, чем в первые дни.

Что изменилось? Всё просто. Первые дни мы действовали так, как действует любая армия на незнакомой территории: осторожно, экономно, с оглядкой. Раньше мы берегли — снаряды, магический резерв, силы. Обходили препятствия, чтобы сберечь ресурсы. Отправляли разведчиков, чтобы не тратить боеприпасы впустую. То есть поступали так, как и положено войску в глубине вражеской территории.

Именно этого Кощей и ждал. Его тактика была рассчитана на противника, который бережёт силы. На армию, которую можно измотать тысячей мелких уколов.

Теперь мы перестали беречь. Снаряды существуют, чтобы их тратить. Магический резерв восстанавливается. А вот люди — нет. Каждая засека, которую мы обходили, стоила нам времени, нервов и жертв. Каждая разведка — риск потерять людей. Проще разнести препятствие к демонам и идти дальше.

И главное — теперь я знал, что Кощей дорожит своими «подданными». Для обычного Властелина Бездушных потеря тысячи Трухляков — ничто. Для князя, правящего мёртвым городом — катастрофа. Каждый уничтоженный Жнец, каждая сожжённая Стрига — это удар по его безумному разуму. Он не мог позволить себе размениваться бесконечно.

Дневник летописца изменил всё. Чернышёв мыслил как князь, а не как Бездушный. Он ценил своих «подданных». Берёг их. Пытался выиграть малой кровью.

Что ж, мы дали ему большую.

На третий день марша колонна вышла к Гаврилову Посаду.

Я остановил коня на вершине пологого холма и замер.

Передо мной лежал город. Не руины — город. Белокаменные стены, башни с остроконечными крышами, купола храмов, блестящие в лучах заходящего солнца. Над трубами поднимались дымки. В окнах мерцали огоньки. По