Тьма. Том 4 - Лео Сухов

кем. Хотя бы потому, что к ней в нашем училище никто не подходил. Впрочем, она ведь тоже не стремилась к общению… Исключением, кажется, был лишь я. И то, мы с ней редко когда пересекались…

— Ты только минут пять подожди, я за револьвером заскочу! — с усмешкой попросил я. — Вдруг тебя опять спасать придётся?

В ответ Покровская наклонила голову и улыбнулась в стиле: «Ну и дурак ты, Федя». А что, улыбка у неё милая, между прочим. Такой и наглухо пришибить можно. Или это мои гормоны опять не вовремя пытаются бурлить?

В какой-то момент Покровская даже задвинула на задний план Алёну, которая до этого у меня из головы не вылезала. В общем, прогулка по заваленному снегом парку и мне пошла на пользу.

Утро встретило меня звонком Софьи.

— Фух!.. Весь вечер и полночи с ней говорила! Нужен ты, Федь! — заявила она, не тратя время на приветствия. — Иначе я маму отсюда до скончания веков не сдвину.

— Когда подъехать? — за пару секунд пройдя все стадии смирения, спросил я.

— После обеда давай. Она сейчас пошла по подружкам советоваться… — я даже представил, как София сейчас сморщила носик. — Потом, сам знаешь, ещё больше заартачится.

— Плавали, знаем… — согласился я.

— Я её почти убедила! Не дай ей передумать, Федь!

Утро, оставшееся свободным, я вновь провёл с Покровской. Сначала за завтраком, затем вышли погулять по морозцу, потом сходили в торговые ряды, где девушка хотела прикупить продуктов… А вернувшись, снова вместе отправились на обед.

— Что после обеда делать будешь? — изучающе ковыряя салат, спросила Авелина.

И спросила, как мне показалось, с надеждой.

— Домой надо ехать, — вздохнув, признался я. — Уговаривать маму на переезд в другой дом.

— Маму? Твою? — спросила Покровская, на удивление не расстроенным, а задумчивым голосом. — Может, мне с тобой съездить, Федь, а?

— Ты не знаешь мою маму… С ней… Скажем так… Тяжело! — улыбнулся я.

— Может, и знаю… — девушка хитро прищурилась. — Ну так что?

Это. Было. Странно.

Очень.

Но мне вдруг стало наплевать, что подумают мои родные… Ну захотел я приехать с двусердой из древнего рода, и что? Тем более, интересно узнать, откуда Авелина могла знать мою маму.

Нет, ну правда! Откуда? Я же сдохну от любопытства, если не узнаю!.. А Авелина отказывалась говорить, пока не побываем у меня дома. И я решил не отказываться.

С земель училища мы вышли вместе. Авелина несла на груди, придерживая руками, уже знакомую сумочку с защитным артефактом, чьё действие сразу распространила на «тигрёнка». На «соколе»-то уже вовсю катался Кислый, выполняя мои поручения.

Мы сели и поехали. Улицы города были почти пусты. Шипованная резина хрустела по дорожному покрытию, а мы общались, разговаривали… Будто бы она не вечная живая мишень, а обычная девушка.

Ругань я услышал ещё при подходе к дому. София сцепилась с мамой намертво. И, судя по всему, ссора могла закончиться окончательным отъездом сестры.

— Ну вот, началось… — тихо вздохнул я, доставая из кармана ключ.

— Не хочет уезжать? — спросила Авелина.

— Она просто упрямая. Ну живёт в своём мире, да… — решил честно объяснить я.

— Ей же было три-четыре года, когда родителей не стало? — проявила непонятную для меня осведомлённость Авелина.

— Да. А когда она выросла, ещё и дядя пропал, который её брат.

— Немудрено, что она боится… — девушка взглянула на меня. — Ну что, идём?

— Давая я вначале подготовлюсь… — я вздохнул и огляделся.

Дом… Мой дом… Или не мой? Я так и не понял. Честно говоря, мои личности сживались долго и мучительно. Однако и сквозь этот психологический детский кошмар проскальзывали тёплые воспоминания о доме.

Забор… Долгие годы вокруг участка не было забора: только сетка, повисшая на металлических прутах. Нынешний забор я строил с папой, когда мне было девять. Больше мешался, конечно… Но мешался с энтузиазмом: самому надоело, что все, кто ходит по улице, на нас пялятся.

Я ещё помнил запах свежеоструганных досок и стук отцовского молотка. Гвозди были длинные, с ребристым краем. Отец забивал их, а потом обрезал острые кончики и сгибал. И хорошо сделал, надо сказать! С тех пор ни одна доска не вывалилась.

Помню запах краски, когда мы с Софией красили этот забор. Чтобы выглядел наряднее. Чтобы даже зимой что-то зеленело за окном. Это было пять лет спустя, когда белая краска облупилась. Отец всё мечтал купить зелёную и перекрасить, да не успел.

Скамейка снаружи у забора. Мы часто сидели на ней с сестрой и ждали маму. А потом сбегали сюда от неё же.

Старая яблоня, которую я помню с самого моего рождения. Говорят, ей уже лет пятьдесят. Когда я был маленьким, яблок летом на ветвях вызревало гораздо больше.

Песочница… Её тоже отец сколотил. В этой песочнице успели повозиться все, без исключения, дети нашей семьи. И до сих пор там сиротливо лежало древнее ведёрко, которым удобно делать куличики. Видимо, самая младшая из девчонок ещё изредка играла.

Заросший ржавчиной велосипед отца… Остатки теплицы, где в самые тяжёлые времена удавалось вырастить немного овощей… Густые кусты малины… Вьюн, оплетающий трубу водостока… Крики мамы с кухни…

Всё это было знакомо с детства. И факт, что это всё придётся бросить, вызывал боль. Почти физическую.

— Не хочешь расставаться? — понимающе улыбнулась Авелина.

— Если прожил где-то почти всю жизнь… В общем, тяжело, конечно, но надо! — взял себя в руки я. — Я двусердый, а семья — моё слабое место.

— Так оно всегда и бывает, — кивнула Покровская.

— Идём, — решился я.

Вставил и повернул в замочной скважине затёртый до проплешин ключ. Из детской выглянули сестрёнки и брат. Увидели Покровскую и, застеснявшись, тут же нырнули обратно. Даже мне не помахали, засранцы мелкие…

— Никуда я не поеду! Нет! Тут я жила, тут и помру! — крики матери уже были хорошо различимы.

— Да ты о себе только и думаешь! — продолжала бой София. — А нам заодно, что ли, помирать? Мне и мелким, да? Я ещё пожить хочу!..

— Ничего с вами не будет! Ясно?

Надев тапочки, мы с Авелиной двинулись на голос мамы. И как-то так получилось, что девушка умудрилась, обогнав меня, войти первой. К этому моменту ссора на кухне приобрела воистину