Эвис: Заговорщик - Василий Горъ

и горло только-только почувствовавшего, что что-то не так, деревенского дурня. Опять показал намек на перемещение влево и вверх, но метнулся к начавшему разворачиваться кабану и прилип к его спине. При этом мысленно отметив живучесть вбитых в ноги привычек, заставлявших крысу[7] разворачиваться через левое плечо, вскидывать левую руку с ныне отсутствующим щитом и искать взглядом плечо соседа по строю, к которому можно «пригореть». А пока отстраненно размышлял, клюнул его ножом в открывшуюся подмышку, в уходе к земле рассек подколенные связки на левой, опорной, ноге и снова вспух[8]. Чтобы после короткого укола под левую лопатку отправить мертвое тело в полет ко второму дурню. Кстати, так и не сообразившему, что происходит, поэтому растерявшемуся и уронившему себе на ногу собственный кистень.

Я летел следом за билом[9], чуть-чуть сдвигаясь влево, чтобы постоянно оставаться прикрытым от осла. Дурня убил походя, ударами в печень и в горло. Затем проскользнул впритирку с его оседающим телом и вошел в душу[10] крысы с топором.

Что делать с противником, оказавшимся на расстоянии локтя, осел не знал. Вернее, может быть, когда-то и слышал, но в ноги не вбил. Поэтому он начал делать то, к чему привык — вскинул оружие над собой, чтобы рубануть сверху! И умер. Быстро. Еще до того, как закончил замах. Был тоже использован в качестве била и позволил поймать отшатнувшееся мясо с плотницким топором в момент потери равновесия.

Два удара — под правую мышку и в глаз — уход к земле вместе с начавшим умирать телом, и я, привычно показав не то направление, в котором летел, прилип к последнему татю. Вернее, к локтю его правой руки, только-только начавшей выхватывать из ножен на поясе тесак размером с небольшой меч. А когда мужик, не доперевший, почему клинок, выдвинувшийся наполовину, вдруг остановился, описал Большой Круг — рассек ему связки под обеими мышками и над коленями.

Увы, желание насладиться беседой с оседающим на землю мешком[11] оказалось преждевременным: стоило мне прекратить танец[12], как где-то сзади щелкнула тетива.

Я ушел. Влево и к земле. Холодно отметив, что меня зацепили. Затем показал намерение уйти за ствол дерева, росшего в полутора шагах, но рванул не туда…

…То, что лучник как минимум орел[13], я убедился шаге на третьем, когда попытался сократить расстояние чуть более круто, чем стоило, и снова почувствовал касание стрелы. Шаге на шестом, раненый вскользь уже третий раз, понял, что иду на филина. Да еще и употребившего очень качественное зелье кошачьего глаза. Ускорился до предела, хотя и до этого работал отнюдь не спустя рукава, начал рвать жилы чуть ли не на каждом шаге и, трижды очень успешно использовав в качестве обманки ветви и стволы деревьев, дорвался до души стрелка.

Связку из отвлекающего движения левой кистью, «в страхе роняющей лук», нисходящего удара локтя правой руки, только-только вытащившей из колчана новую стрелу, и тычка наконечником в горло я просто обтек стороной, но впритирку к левой руке. Заодно распахав филину внутреннюю сторону предплечья от запястья до локтя и, тем самым, не дав пальцам сомкнуться на рукояти ножа. Продолжая движение, дважды коротко ткнул в левое подреберье. А, оказавшись за спиной крысы, начавшей кривиться на сторону, и упав почти у самой земли, восходящим ударом вбил правый нож ей между ног. Вспухал и слегка подкручивал в нужном направлении все еще живое тело уже по привычке. Потом краем уха услышал шипение «Тень…», полное бессильной злости, ударил ножом в горло и остановился…

…Осмотр обретенных дырок, обламывание стрел, перевязка и допрос мешка я закончил меньше, чем за половину кольца. И, посетовав на невезение, снова рванул на Жемчужину. Только вот Рваной Губы, последней крысы из неполного десятка, с полгода, как ушедшего на вольные хлеба, там уже не оказалось.

Я расстроился, но так, несильно, ведь это мясо, по словам мешка, используемое только в качестве лопаты[14], леса чувствовать не могло. А еще оно пыталось утащить на себе мешок с серебром весом ведра[15] в полтора. Соответственно, оставляло след, по которому мог пройти даже ребенок.

Догнал. Прирезал. В сердцах пнул добычу, не пошедшую крысам впрок, и, развернувшись на месте, заставил себя перейти на бег.

Несся, как кляча, получившая вожжой под хвост, и чуть ли не после каждой сотни шагов уговаривал себя потерпеть еще немного, чтобы перебороть стремительно усиливающуюся слабость. Негромкий всхрап и перестук копыт услышал заметно раньше, чем ожидал. Но, слишком сильно обрадовавшись, не заметил «гуляющий» камень, в результате чего, чуть не подвернув правую стопу, был вынужден восстанавливать потерянное равновесие махом левой руки. И с большим трудом удержался на грани потери сознания.

Промежуток времени между этим моментом и ощущением горечи, которая обожгла горло при первом глотке «Бодрячка», в памяти не сохранился. Догадываюсь, что успокаивал дам, объясняя, что раны простые, и угрозы моей жизни и здоровью нет; что убеждал их в необходимости потратить еще немного времени на зачистку следов, и что позволил себя перевязать. Но запомнить — не запомнил. Зато, когда отвар начал действовать и в голове слегка прояснилось, четко услышал испуганный, но твердый голос Тины:

— Вы уверены, что обойдетесь без помощи и по дороге не сверзитесь с Черныша?

После перевязки и принятых внутрь отваров я чувствовал себя терпимо, поэтому кивнул и бодренько вставил ногу в стремя. Потом сообразил, что нагружать левую руку и спину нежелательно, поискал поблизости подходящий камень, подвел к нему коня и забрался в седло, используя естественную ступеньку. Затем утер рукавом пот, выступивший на лбу, и скомандовал:

— Поехали!

Поехали. Шагом, так как рысь у Черныша была очень тряская, а этого мне сейчас точно не требовалось. Впрочем, ехать было куда приятнее, чем бежать, поэтому к моменту, когда мы добрались до дерева с раздвоенной верхушкой, под которым покоился любитель чеснока, я чувствовал себя более-менее терпимо.

— Значит, так, дамы! — начал я, морально готовясь к очередным нагрузкам. — Мне нужны две помощницы. Желательно Тина и Найта. Работа не очень приятная, но нужная — сначала немного потаскать труп, а затем много, но мешки с серебром…

При этом я смотрел в основном на мелкую, чтобы вовремя заметить ее страх и не дать ему превратиться в панику. Но держалась она хорошо. То есть, немного тряслась, жалась ко мне поближе, но чувствам воли не давала.

— А я? — подала голос Майра, затем заметила мой красноречивый взгляд, направленный на ар Лиин-младшую, и нехотя кивнула головой: — Поняла…

Тина молча соскользнула с лошади,