Военкор - Михаил Дорин

Остановился на полпути, глядя на знакомую бетонку Чкаловской, на алые флаги на мачтах. Всё это казалось родным… и каким-то чужим. Как будто я не был здесь много лет. Как будто не знал, как теперь жить в этом мире, где не гремят миномёты, где не надо бегать по воронкам и писать на коленке между налётами.

Я в Союзе никогда не был, а теперь мне предстоит в нём жить.

Мы вышли на стоянку. Никто нас не встречал. Лишь какой-то прапорщик подошёл, уточнил по списку и провёл всех к автобусу, который будет везти до КПП.

Я размышлял, как теперь писать о мире, когда руки помнят отдачу, а ухо — рёв Су-25?

Перед погрузкой в автобус, я остановился на секунду, огляделся. Слева стояли тяжёлые машины: Ил-76, пара Ан-12, чуть дальше стройные фюзеляжи пассажирских Ту-134. На посадку заходил Ту-154, выпустив шасси и издав лёгкий визг, характерный для торможения. Он выполнял пробег по полосе ровно, красиво, как по линейке.

Я поднял голову. На килях самолётов красные флаги с серпом и молотом. А над контрольно-диспетчерским пунктом развевались два знамени — государственный флаг СССР и знамя ВВС. Они дрожали на ветру не как украшение, а как память, как знак, что я действительно вернулся.

Но не в Россию.

Я стоял на бетонке в форме, с бинтом под футболкой, с затянувшейся болью в боку и чувством, что жив.

— Заходи в автобус, Владимирович. Дома, наверняка, ждут? — спросил у меня солдат, стоящий за спиной.

— Не знаю. Не предупреждал их о приезде, — улыбнулся я.

Тут на горизонте появились УАЗ-469 и чёрная «Волга». Громкий сигнал не особо привлёк моё внимание. Но когда машины подъехали к автобусу и перекрыли ему дорогу, мне стало интересно.

Из УАЗа вышел полковник, и наш сопровождающий подошёл к нему представляться.

— Товарищ командир… — начал представляться прапорщик.

— Вольно. В списке есть Алексей Карелин? — спросил полковник.

— Так точно.

Я решил выйти из общей группы и подойти к полковнику.

— Карелин. Здравия желаю, — поздоровался я с полковником.

— Вот вы. Ну-с, ваши встречающие, — показал он на «Волгу».

Задняя дверь машины открылась, и оттуда вышла улыбающаяся девушка с огненно рыжими волосами и зелёными глазами.

— Здравствуй, Лёша!

Глава 26

Я шагнул ближе к «Волге». Чёрная, сверкающая на солнце, с хромированными бамперами. На таких в Союзе не ездят простые люди. Но куда больше «Волги» меня заинтересовала дама, которая вышла из неё и явно меня узнала.

Я прищурился от света, стараясь её разглядеть. У девчонки были зелёные глаза и веснушки, как будто кто-то рассыпал пыльцу по щекам и переносице. Волосы плотно схваченные в пучок. Блузка в мелкий цветочек, юбка чуть ниже колена, туфли лодочки — всё по моде.

Она улыбалась широко и искренне. Смотрела на меня внимательно, с лёгким волнением.

— Здравствуй, Лёша, — сказала она.

Голос у неё был хрипловатый, но в хорошем смысле.

Я замер, пытаясь вспомнить. Рыжие кудри… веснушки… глаза. Что-то щелкануло в голове. Передо мной стояла Болотова Вероника Геннадьевна. Умница, красавица, а ещё — единственная и любимая дочь моего главреда.

— Вероника, здравствуй! — улыбнулся я.

— Я уже думала, забыл меня! — хихикнула она. — Ну, ничего, я на тебя зла не держу. У вас, фронтовиков, память выборочная, как говорит мой папа.

Я усмехнулся, и мы крепко обнялись.

— Прости. Голова как после взрыва склада. Но ничего я не забыл, вот помню, как ты любила делать заметки в стихах над моими статьями.

Прежняя память и вправду подсказала мне такой любопытный факт. Я нравился Веронике, и она, кстати, тоже была вполне себе ничего. Если не сказать больше. Но отношений у нас с ней не было. Насколько мне могла подсказать память, мой предшественник звал Веронику коротко Никой.

И ещё, они вместе учились в институте стран Азии и Африки.

— Это был мой творческий путь, — хмыкнула Ника. — Сейчас я по оргработе помогаю отцу, и он обещал меня перевести в твой отдел. Папа, кстати, передавал привет и велел тебя отругать за то, что пропал на пять дней.

— Всё по делу, не просто так пропадал, — вздохнул я. — Там был не санаторий. С огоньком, прямо скажем, приключение получилось.

На её лице появилось странное выражение — смесь беспокойства и радостного облегчения.

— Садись, Лёш. Мы тебя домой отвезём, — сказала она.

— Спасибо, — ответил я и распахнул заднюю дверцу, пропуская Нику вперёд.

Водитель повернул ключ зажигания. Двигатель «Волги» завёлся с пол-оборота, и мы тронулись. В салоне чувствовался слабый аромат духов Ники, что-то вроде «Красной Москвы», но чуть свежее, скорее всего импортное.

Позади оставались УАЗ, солдаты и посадочная полоса. Впереди меня ждала родная Москва.

Мы выехали за пределы аэродрома. Было несколько непривычно сидеть на мягких сидениях, похожих на кресло, и ехать по асфальту, а не по гравийке или скрипучему песку.

Москва начиналась с заборов и промзоны на обочине. Затем начали мелькать первые пятиэтажки и строящиеся «девятейки».

Водитель вёл машину уверенно, но периодически посматривал в салонное зеркало заднего вида. Скорее всего, получил от папы Ники указание следить, чтобы у меня руки были в карманах.

— Ну что, Лёш… Как оно там, на Ближнем Востоке? — спросила Вероника, придвинувшись ближе.

Водитель в этот момент даже поправил зеркало, чтобы быть настороже.

Я пожал плечами, чуть дёрнуло в боку, но терпимо. Некоторое время фантомные боли останутся, а так рана практически зажила.

— По-разному. Жив остался и, слава богу.

— Думаешь, надолго в Союзе останешься? — спросила она мягко.

— Не знаю, — честно ответил я.

Она кивнула. За окном промелькнул ларёк «Союзпечать» и толпа на остановке, поджидающая «Икарус».

— Что? — спросил я, видя на себе взгляд девчонки.

— Ничего. Просто Москва такая же, как и была раньше. А у тебя глаза аж блестят!

Я снова пожал плечами. Знала бы она, насколько в будущем столица стала другой. Может тогда бы поняла, почему я с таким любопытством оглядываюсь и цепляю взглядом за любую мелочь.

Вдруг понял, что даже точно не помню, где живу. Куда ехать? Как выглядит дом? Но водитель вёл автомобиль уверенно. Значит, знал, где я живу. Возможно, Вероника даже бывала в гостях.