Башни Латераны - Виталий Хонихоев

«Тысяча. За одно лекарство».

«Оно редкое. Из южных земель. Его…»

«Слушай, Арни, — Гартман откидывается на спинку кресла. — У меня дел полно. Война на севере. Нужно снарядить армию. Казна трещит по швам. Не до твоей матушки, понимаешь?»

«Но… но ты же король! У тебя есть деньги!»

«Есть. И я их трачу на важные вещи. На армию. На дороги. На…»

«Ты вчера купил трёх новых лошадей для охоты! Я видел!»

Гартман хмурится.

«Лошади — это важно. Охота — это политика. Там я встречаюсь с союзниками, веду переговоры. А твоя мать… — он машет рукой. — Она уже старая. Пусть Триада решает».

«Ей сорок два года!»

«Ну и что? Люди умирают. Это жизнь. Смирись».

Арнульф чувствует, как внутри всё сжимается.

«Пожалуйста, — шепчет он. — Я на коленях встану. Умоляю. Она моя мать. Единственная. Пожалуйста».

Гартман смотрит на него — долго. Потом вздыхает.

«Слушай, Арни. Я понимаю, тебе тяжело. Но у меня правда нет денег. Война дорогая. Если бы мог — помог. Но не могу. Извини».

Он снова берётся за бумаги.

«Свободен».

Арнульф стоит. Не может поверить.

«Кузен…»

«Я сказал — свободен, — Гартман не смотрит на него. — Закрой дверь, когда будешь выходить».

Мать умерла через неделю. Тихо. Ночью. Он держал её за руку.

Последнее, что она сказала: — «Не злись на него, Арни… он просто… такой…»

На похороны высокородный кузен не явился. Прислал письмо:

«Искренне скорблю о твоей утрате, кузен. Увы, дела государственные не позволили мне присутствовать. Прими мои соболезнования».

Дела государственные. В тот день Гартман был на пиру. Арнульф видел его — через окно дворца — толстого, пьяного, смеющегося, танцующего с какой-то шлюхой.

Арнульф сжал зубы так сильно, что заболела челюсть.

Нет. Не из-за матери.

Я не из-за неё воюю.

Но воспоминания не отпускали.

Письмо.

Ему двадцать два года.

Он сидит в своих скромных покоях — три комнаты в дальнем крыле дворца, куда никто не заходит.

На столе — письмо. Запечатанное чёрным воском.

Руки дрожат, когда он разворачивает.

'Милорд.

С глубоким прискорбием сообщаю, что ваш отец, достопочтенный граф Арман фон Райхен, пал смертью храбрых под стенами Кальтенберга.

Мы держали крепость три дня. Враг наседал. Мы ждали подкрепления, которое обещал его величество король Гартман. Гонцы уезжали, возвращались с заверениями: «Войска выступят завтра. Ждите».

Мы ждали.

Никто не пришёл.

На третий день стены пали. Ваш отец возглавил последнюю контратаку. Сражался до конца. Убил семерых, прежде чем пал сам. Прошу простить меня за то, что не смог защитить его. Он был великим человеком. Лучшим командиром, которого я знал.

Вечная ему память.

Капитан Бернард Штольц'.

Арнульф читает. Перечитывает.

Не верит.

«Войска выступят завтра. Ждите».

Но не выступили.

Он идёт к Гартману.

На этот раз не просит. Врывается.

«Ты обещал! — кричит он. — Ты обещал прислать подкрепление!»

Гартман сидит в своём кабинете, всё такой же — толстый, пьяный. На этот раз с двумя девками на коленях.

«Обещал, — соглашается он равнодушно. — Но не вышло».

«Не вышло⁈ Мой отец мёртв! Из-за тебя!»

«Не из-за меня, — Гартман отодвигает девок, встаёт. — Из-за врагов. Я не виноват, что он не смог удержать крепость».

«Он держался три дня! Ждал тебя! Ты обещал!»

«Ну, — Гартман пожимает плечами. — Я собирался. Но тут другие дела подвалили. Мятеж в Вестмарке. Нужно было туда войска перебросить. Не до Кальтенберга было».

«Другие дела⁈ Отец умер!»

«Жаль, — Гартман зевает. — Он был хорошим человеком. Верным. Но война — это война. Люди умирают. Смирись, кузен».

Смирись.

Смирись.

Смирись.

Арнульф открыл глаза.

Не заметил, что закрыл.

Руки дрожали. Он сжал их в кулаки — так сильно, что ногти впились в ладони, выступила кровь.

Нет.

Я не из-за этого воюю.

Не из-за вина.

Не из-за матери.

Не из-за отца.

Но вспомнил ещё.

Элизабет. Светлые волосы, смех, похожий на звон колокольчиков. Единственная, кто смотрела на него не с жалостью, а с восхищением. «Ты будешь великим, Арни. Я знаю».

Гартман увидел её на балу. Захотел. Взял. Через месяц бросил.

Она ушла в монастырь. Через год повесилась.

Дядя Рейнхард. Которого Гартман обвинил в измене — ложно, чтобы забрать земли. Казнён. Голова на пике.

Младший брат Конрад. Которого насильно отправили в монастырь — «чтобы не мешался, не претендовал».

Десятки маленьких унижений.

Насмешек.

Пренебрежения.

«Маленький Арни. Бедный Арни. Никчёмный Арни. Думает, что он принц. А он никто».

Арнульф резко встал, прошёлся по шатру.

Хватит.

Хватит вспоминать.

Я воюю не из-за этого.

Он остановился, сжал кулаки.

Я воюю, потому что он разрушает королевство.

Потому что он продажен.

Потому что он не готовит страну к войне с демонами.

Потому что он слаб, жесток к невинным и мягок к виновным.

Потому что…

Он осёкся. Я — оправдываюсь? Зачем? Перед кем? Даже если бы я просто хотел отомстил — кто мне возразит? Идите к черту, я имею право мстить! Имею право! Я хочу посмотреть ему в лицо, когда он поймет, что я одержал вверх, хочу припомнить ему все, хочу видеть как он умоляет о милосердии, потому что милосердия во моем сердце нет. Хочу, чтобы он знал что был никчемным правителем, ужасным мужем и отцом, отвратительным кузеном… и еще — не умел воевать. Так что даже если я хочу отомстить… я имею на это право.

Он выдохнул. Успокоился. Не только месть и несколько месть. Будущее государства стоит на кону. А то что при этом получится и уничтожить толстого борова Гартмана — приятное дополнение.

Арнульф развернулся. Вернулся к столу. Сел. Взял перо. Обмакнул в чернильницу. Начал писать приказы.

Разведке: Выяснить, кто такая «Безымянная». Откуда. Кто её союзники.

Теодориху: Ускорить подготовку ритуала. Если можно раньше трёх дней — сделать.

Изольде: Продолжить переговоры с главами гильдий. Пообещать что угодно.

Эрвину: Готовить штурмовые отряды. На случай, если ритуал не сработает.

Он писал быстро, чётко, без ошибок.

Как всегда.

Как человек, который знает, что делает.

Как король.

Снаружи ветер трепал знамёна.

Чёрно-золотые.

Цвета нового мира.

Или старой мести.

Он закончил последний приказ, отложил перо.

«Я помилую тебя»

Ты не помилуешь меня, кузен. И я тебя — тоже.

Глава 19

Глава 19

Вардоса просыпалась неохотно, с натужным скрипом старых тяжёлых ставень и тяжёлыми вздохами каменных улиц. Было ощущение, будто и сам город устал ждать — устал