Башни Латераны - Виталий Хонихоев

Только треск свечи и тихое мурлыканье Нокса, устроившегося у изножья кровати.

Лео вздохнул, отпустил её руку, поднялся. Взял гребень со стола и сел позади неё. Начал медленно, аккуратно расчёсывать её волосы — длинные, тёмные, ещё мягкие, словно живые.

— Сегодня на рынке совсем нет хлеба, — тихо говорил он, водя гребнем по прядям. — Цены сумасшедшие. Люди голодают. Но солдат кормят лучше. Мне дают тройной паёк — за себя и за тебя. Я половину отношу домой. Матушка так благодарна… она плачет каждый раз. Мессер сказал что лучше даст десяток своих всадников съесть чем коней забивать.

Он продолжал расчёсывать, продолжал говорить — о мелочах, о пустяках, о том, что видел, слышал, чувствовал.

И вдруг — совсем тихо, почти неслышно — Алисия произнесла:

— Не… перепутаю.

Лео замер.

Сердце пропустило удар.

Он медленно, очень медленно поднял голову, посмотрел на её лицо.

Алисия сидела неподвижно. Глаза всё так же смотрели в пустоту. Губы неподвижны. Но он слышал. Он точно слышал.

— Алисия? — прошептал он, голос дрожал. — Ты… ты меня слышишь?

Пауза.

Долгая, мучительная пауза.

А потом её голова повернулась. Совсем немного. Всего на несколько градусов. Она взглянула на него.

— Не перепутаю.

Глава 18

Глава 18

Шатёр короля Арнульфа стоял на холме, в миле от стен Вардосы, и был виден издалека — большой, чёрный, с золотым двуглавым орлом на вершине шеста. Чёрно-золотые знамёна — цвета его дома, цвета его армии — трепетали на ветру, как крылья хищных птиц, готовых обрушиться на добычу.

Внутри было тепло, почти жарко. В центре стоял массивный дубовый стол, заваленный картами, свитками, письмами. Свечи в тяжёлых подсвечниках отбрасывали колеблющиеся тени на стены из толстого брезента. Пахло воском, чернилами, дымом от жаровни в углу и ещё чем-то — едва уловимым, но постоянным — запахом войны. Кожа, металл, пот, кровь.

Арнульф стоял у стола, склонившись над картой Вардосы.Ему было двадцать восемь лет, и он выглядел моложе — высокий, жилистый, с тёмными волосами, зачёсанными назад, и острым, хищным лицом. Глаза серые, холодные, но живые — в них плескался огонь, который не гас ни днём, ни ночью. На нём был простой чёрный камзол без украшений, подпоясанный широким ремнём с кинжалом. Никаких корон, никаких регалий. Он не нуждался в символах власти. Его власть была в нём самом — в каждом жесте, в каждом слове, в каждом взгляде.

Он водил пальцем по карте, обводя контуры городских стен, башен, ворот. Изучал. Просчитывал.

Вардоса.

Город, который держался уже третью неделю. Город, который должен был пасть за три дня. Город, который стал костью в горле его армии. Но Арнульф не злился. Не торопился. Он просто ждал. Потому что у него был план.

Дверь шатра откинулась, впустив порыв холодного воздуха. Вошёл человек — высокий, широкоплечий, в потёртом доспехе с золотым орлом на груди. Маршал Эрвин фон Штайн, командующий правым флангом армии. Лицо обветренное, изрезанное шрамами, борода седая, глаза усталые.

Он отдал честь, глухо ударив кулаком в грудь, наклонил голову.

— Ваше величество.

Арнульф не поднял головы от карты: — Эрвин. Доклад.

— Потери за вчерашний день — двадцать три человека. Ещё сорок ранены. Противник держится. Стены крепкие. Магия их магов работает исправно. Мы ничего не добились.

Арнульф кивнул, продолжая изучать карту: — Понятно.

Эрвин сделал шаг вперёд, голос его стал жёстче: — Ваше величество, я снова прошу разрешения на полномасштабный штурм. Дайте мне три тысячи человек, осадные башни, тараны — я возьму город за день. Может, за два.

Арнульф наконец поднял глаза. Посмотрел на маршала — долго, спокойно, без эмоций.

— Нет.

— Но…

— Нет, — повторил Арнульф, и в его голосе прозвучала сталь: — Я уже объяснил и не собираюсь повторяться. Мне нужен город. Целый. Живой. Не груда камней и трупов.

— Эрвин стиснул челюсть: — Со всем должным уважением, ваше величество, но мы теряем время, теряем людей. Каждый день осады — это деньги, провизия, раненные и убитые. А главное — Благочестивый не дремлет. Его армия может подойти в любой момент.

— Может, — согласился Арнульф. — Но не подойдёт. Гартман труслив. Он сидит в своём дворце, жрёт жареных лебедей и трахает шлюх. Ему плевать на Вардосу.

— Но если он всё же двинется…

— Тогда встретим его в поле, — Арнульф выпрямился, скрестил руки на груди. — И разобьём. Как разбили под Кальтенбергом. Как разбили у Серых Холмов. Гартман — не полководец. Он толстый, ленивый дурак, который получил трон по случайности.

Эрвин промолчал. Он не любил короля Гартмана — никто в армии его не любил. Однако старый маршал побаивался молодого короля. Арнульф был непредсказуем и резок в суждениях. Жесток. И абсолютно уверен в себе.

— Вардоса падёт, — продолжил Арнульф, возвращаясь к карте. — Скоро. Без штурма. Без крови. Просто… откроет ворота.

Эрвин нахмурился: — Как?

— Это не твоя забота, маршал. — Повисла тишина. Эрвин смотрел на короля, пытаясь понять, что тот задумал. Но Арнульф был непроницаем.

— Свободен, — бросил король, не поднимая глаз. Эрвин снова отдал честь и вышел. Шаги его были тяжёлыми, недовольными. Арнульф проводил его взглядом, потом вздохнул. Старая гвардия. Они не понимают. Думают, что война — это только мечи и кровь. Но война — это ещё и ум. И терпение.

Через несколько минут в шатёр вошли ещё трое. Первым — архимаг Теодорих Чёрный. Высокий, худой, с длинными седыми волосами, седой же бородой и бледным, почти мертвенным лицом. Одет в чёрную рясу с серебряными рунами по краям. Глаза глубоко посаженные, тёмные, холодные. Руки длинные, костлявые, с чернильными пятнами на пальцах. От него веяло чем-то неприятным — старческим запахом вперемешку с табаком и полынью.

Следом — архимагистр Изольда фон Райн. Женщина лет сорока, красивая, строгая, с пепельными волосами, собранными в тугой узел. Одета в серебристое платье с высоким воротом, поверх — короткий плащ, расшитый ледяными кристаллами. Глаза голубые, ледяные, пронзительные. Она двигалась плавно, беззвучно, как кошка. Самая опасная женщина в радиусе десяти тысяч миль, огненный маг Пятого Круга.

И третьим — кардинал Альберт де Монфор. Пожилой мужчина в богатой алой рясе с золотым треугольником Триады на груди. Лицо благообразное, морщинистое, борода аккуратно подстрижена. Глаза умные, внимательные. Он держал в руках деревянный