Врач из будущего - Андрей Корнеев

Третий — упрощенный, «полевой». Практически целиком из резины. Грубый, утилитарный, но максимально дешевый и практически не убиваемый. «Для медсанбатов, для условий абсолютного бездорожья», — коротко охарактеризовала его инженер. *Да, медсанбат упоминается за год до его формирования в РККА*

Жданов, заложив руки за спину, молча обходил стол, изучая образцы. Затем его взгляд упал на Ивана.

— Ваше мнение, Лев Борисович? Вы как автор идеи…

Иван сделал шаг вперед. В его голове всплывали картинки из будущего: стандартные капельницы в палатах современных больниц, портативные системы для скорой помощи.

— Второй вариант, Дмитрий Аркадьевич, — уверенно сказал он. — Он оптимален для развертывания в гражданской лечебной сети. Но… — Иван взял в руки «полевой» образец. — Я настаиваю на параллельной разработке и этого. Смотрите. — Он повертел грубоватый прибор в руках. — Его можно производить десятками тысяч, он почти вечный, его может освоить любой санитар за пять минут. Уверен, наши военные медики оценили бы такой инструмент.

Жданов задумался, его взгляд стал острым, стратегическим.

— Вы мыслите на шаг вперед, Борисов. Гражданская оборона, мобилизационные резервы… Вы правы. — Он кивнул Людмиле Павловне. — Готовьте документацию по второму варианту для больницы Боткина. И по третьему — направьте запрос в Военно-медицинскую академию. Пусть специалисты выскажут свое мнение. Надо опережать время.

Выйдя с завода в промозглый зимний вечер, Иван чувствовал не только холодную усталость, но и гордость. Его знание будущего постепенно, кирпичик за кирпичиком, становилось реальностью этого мира.

* * *

Этот визит был не просто очередным ужином. Для Ивана и Кати он был куда более волнительным, чем любое научное совещание. Марья Петровна, мать Кати, в своем скромном, но безупречно чистом платье, с прямой, почти аристократической осанкой, сидела в гостиной Борисовых. Анна Борисова, стараясь скрыть легкое напряжение, разливала чай. Борис Борисович, вернувшийся со службы раньше обычного, молча курил у окна, изучающе поглядывая на гостью.

Иван видел, как Катя незаметно сжимает пальцы. Он сам чувствовал легкое беспокойство. Соединить два таких разных мира — семью высокопоставленного чекиста и интеллигенцию «из бывших» — было задачей не из легких.

Разговор сначала тёк немного натянуто. Говорили о погоде, о последних новостях из Мариинского театра. Но постепенно лед тронулся. Марья Петровна, отвечая на деликатный вопрос Анны о своей прежней жизни пианистки, заговорила о музыке, о том, как до революции собирались музыкальные вечера. Анна, сама человек глубоко интеллигентный, подхватила тему. Они обнаружили общих знакомых из медицинской и музыкальной среды старого Ленинграда.

Борис Борисович, к удивлению Ивана, отложил газету и вступил в разговор. Он задал Марье Петровне несколько точных, неожиданно глубоких вопросов о композиторах «Могучей кучки», обнаружив познания, о которых сын даже не подозревал.

— В молодости, до всего этого, — он неопределенно махнул рукой, будто указывая на свою службу, — мечтал стать дирижером. Не вышло.

Это признание стало переломным. Напряжение окончательно растаяло. За ужином царила теплая, почти семейная атмосфера. И когда подали десерт, Борис Борисович неожиданно поднял бокал.

— Я не любитель громких слов, — сказал он, и его голос прозвучал особенно весомо в наступившей тишине. — Но сегодня я хочу поднять тост. За будущее нашей семьи. И за ваше общее счастье, Лев, Екатерина. — Его строгое лицо тронула редкая, мягкая улыбка.

В этот момент Иван понял — все барьеры рухнули. Его новая жизнь, его любовь, его семья — все это стало по-настоящему прочным и незыблемым. Провожая Катю и Марью Петровну, он долго стоял в подъезде, держа Катю за руку.

— После института, — тихо сказал он. — Сразу после защиты.

— Согласна, — так же тихо ответила она, и в темноте ее глаза сияли, как две звезды.

Спустя несколько дней Иван был вызван в кабинет Жданова. Войдя, он увидел, что Дмитрий Аркадьевич беседует с незнакомым человеком в военной форме с медицинскими эмблемами в петлицах. Военный сидел прямо, его поза и взгляд излучали спокойную, деловую уверенность.

— Лев Борисович, знакомьтесь, — произнес Жданов. — Военврач первого ранга Соколов, представитель Военно-медицинской академии.

Военврач встал, пожал Ивану руку крепким, коротким рукопожатием.

— Борисов, о ваших работах наслышан. Шприц — дело нужное. Но меня больше интересует то, что вы называете «системой для инфузии». И кое-что еще, о чем мне прожужжали все уши наши разведчики от медицины, — он чуть усмехнулся, — про какой-то «Крустозин».

Разговор был конкретным и лишенным всякой бюрократической шелухи. Соколов задавал точные, пронзительные вопросы: о скорости развертывания системы в полевых условиях, о сроках хранения антибиотика, о возможности его массового производства.

— Вот смотрите, — Соколов положил на стол ладонь с коротко остриженными ногтями, будто прижимая невидимую карту. — Дивизия вгрызается в оборону. Санитарные потери от гнойных инфекций… — он хлопнул другой ладонью по столу, — втрое, а то и вчетверо превышают боевые. Можете ли вы дать мне инструмент, чтобы переломить эту арифметику?

Иван, отбросив всякую осторожность, отвечал так же прямо. Он говорил о необходимости специальных подразделений для внутривенных вливаний, о полевых стерилизационных установках, о технологии лиофилизации пенициллина для увеличения срока годности. Его знания из будущего, подкрепленные уже реальными результатами, текли рекой.

Соколов слушал, не перебивая, лишь изредка кивая.

— Ясно, — резюмировал он, когда Иван закончил. — Это не фантастика. Это реальные проекты, имеющие оборонное значение. Академия готова выступить с предложением о сотрудничестве. Мы предоставим вам полигон для испытаний в условиях, приближенных к полевым, и своих специалистов. Оформляйте ваши наработки. Это не приказ, — он посмотрел прямо на Ивана, — это предложение. Но отказываться от него, по-моему, неразумно.

После его ухода в кабинете повисло молчание. Жданов подошел к окну.

— Ну, Лев Борисович, похоже, ваши идеи дошли до самых нужных кабинетов. Теперь дело за малым — воплотить их в металле, стекле и химических формулах. И сделать это быстрее, чем грянет гроза.

Иван молча кивнул. Он понимал лучше любого другого, как мало у них было времени. Но теперь у него за спиной была не только лаборатория Ермольевой, но и мощь Военно-медицинской академии. Игра выходила на совершенно новый уровень.

Шел декабрь. И по мере приближения Нового года в жизни города, несмотря ни на что, начали происходить перемены к лучшему. Главной из них, затмившей даже слухи и тревоги, стала отмена карточной системы. Историческое постановление, которое должно было вступить в силу 1 января 1935