Врач из будущего - Андрей Корнеев

мая. Город жил своей обычной жизнью. Но в воздухе витало странное, праздничное ожидание. У витрин «ЛенТАСС» и у репродукторов на улицах собирались плотные толпы людей. Люди передавали друг другу новость, и на их лицах расцветали улыбки.

— Что случилось? — спросила Катя у пожилой женщины, стоявшей рядом.

— Да как же! — воскликнула та, сияя. — В Москве метро пустили! Прямо сейчас! Репортаж передают!

Из репродуктора лился торжественный, взволнованный голос диктора: «…станция „Комсомольская“… мрамор, гранит… первые эскалаторы в Советском Союзе… поезда движутся с интервалом в пять минут…»

Иван замер, слушая. Он смотрел на лица окружающих — рабочих, интеллигентов, студентов, женщин с детьми. Они слушали, затаив дыхание, и в их глазах горел восторг, гордость, вера в чудо. Это был не страх, не покорность, не тупой восторг пропаганды. Это была искренняя, детская радость от прикосновения к будущему.

«Метро… — думал Иван, и в его душе что-то переворачивалось. — Они построили метро. С нуля. В разрушенной стране, окруженной врагами. Они подняли промышленность, победили неграмотность, и теперь вот — метро. Какая сила… Какая вера…»

Его старый, циничный взгляд на эпоху как на «темное время системы» вдруг показался ему мелким, неблагодарным. Да, здесь была жесткость, был страх, была бюрократия. Но здесь была и титаническая сила созидания. И он, Иван Горьков, был теперь частью этого. Его шприцы, его капельницы, его пенициллин — это было то же самое, что и это метро. Это была победа разума над хаосом, жизни над смертью.

Он обнял Катю, притянул к себе.

— Слышишь? — прошептал он. — Если они могут построить это, значит, мы можем построить все. И завод для пенициллина, и все, что угодно.

Она посмотрела на него, и в ее глазах он увидел понимание. Она чувствовала то же самое.

Через несколько дней пришло известие: донос разбит в пух и прах. Их отчет, подкрепленный авторитетом Жданова и Ермольевой, сделал свое дело. Угроза миновала. Но осадочек, как и предсказывал Жданов, остался.

Поздним вечером Иван остался один в лаборатории. Тишина была оглушительной. Перед ним на столе, освещенные лампой под зеленым абажуром, лежали три объекта, олицетворявшие весь его путь: флакон с желтоватым порошком «Крустозина», смятая «полевая» капельница с учений и толстая папка с ТЭО Биохимического комбината.

Он смотрел на них, и в его голове выстраивались мысли, четкие и ясные, как никогда.

«Маленькие битвы выиграны, — думал он. — Шприц, капельница, первые дозы антибиотика… Мы победили академическое недоверие, прошли полевые испытания, отбились от доноса. Но настоящая война еще впереди. Война с масштабом. С инерцией бюрократии. С глупостью и завистью. И чтобы выиграть ее, одного гениального озарения мало. Нужна структура. Нужна организация. Нужно строить империю. Свою собственную, медицинскую империю. И начинать нужно сейчас».

Он открыл чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и вывел крупными, уверенными буквами:

«Проект положения о Специальной научно-производственной лаборатории №1 (СНПЛ-1)».

За окном синел ленинградский май, пахло свежей листвой и угольной гарью с заводских окраин. Пахло будущим, которое нужно было вырвать у истории клещами, чертежами и пробирками. Отложив перо, Иван Горьков, он же Лев Борисов, принялся зачеркивать первый пункт. Начиналась самая сложная часть — создание системы, которая переживет и доносы, и войну.

Глава 26

Новые вершины

Солнечный июньский свет с трудом пробивался в полуподвальное помещение на окраине главного корпуса ЛМИ, которое пахло сыростью, старыми журналами и слабым, но упрямым духом надежды. Иван, прислонившись к подоконнику, смотрел на официальный документ, лежавший на единственном приличном столе. Решение Ученого совета. Формально — победа. Фактически — издевательство.

«…возложить на студента 4 курса Л. Б. Борисова общественную обязанность по координации рационализаторской работы в рамках специально выделяемого помещения…»

Ни штатных единиц, ни финансирования, ни статуса. Просто «общественная нагрузка». Его мечта о Специальной научно-производственной лаборатории рассыпалась в прах бюрократических формулировок. Внутренний циник, Иван Горьков, злорадно усмехался: «Ну что, строитель империй? Империя в виде десяти квадратных метров подвала?»

Он скомкал бы это письмо, если бы не тяжелый, размеренный шаг в коридоре. В дверях возникла внушительная фигура Дмитрия Аркадьевича Жданова.

— Читаю по вашему лицу, Лев Борисович. Ожидаемо? — спросил профессор, бросая критический взгляд на голые стены.

— Ожидаемо. Мне сказали, что я слишком молод. Что мои идеи — «неподкрепленный энтузиазм».

— Система, Лев Борисович, — Жданов прошелся по комнате, проводя пальцем по пыльной полке, — как матрешка. Вы блестяще научились играть на своем уровне — с Орловыми, с Беловыми. Но есть уровни выше. Там ваша молодость и ваш энтузиазм — не преимущество, а недостаток. Им нужны структуры. Имена. Ответственность, которую можно возложить на проверенные плечи.

— То есть, без покровительства я не пробьюсь? — с горечью спросил Иван.

— Без союзничества, — поправил Жданов. — Вы предлагаете построить корабль. Вам говорят: «Ты юнга, тебе рано». А вы найдите опытного капитана, который скажет: «Он будет моим штурманом». Капитан получит новый корабль, вы — право им управлять. Я готов быть вашим «капитаном» в стенах института и ВМА. Но для Наркомздрава и для науки в целом вам нужен еще один. Человек с именем. Ермольева, например.

Мысль о необходимости снова договариваться, идти на поклон, вызывала у Ивана тошнотворную волну усталости. Но он понимал: Жданов прав. Один он мало чего добьется.

Визит к Зинаиде Виссарионовне был еще более сложным. Она слушала его, сидя за своим рабочим столом, заваленным чашками Петри. Казалось, вся ее легендарная энергия, обычно заряжавшая всю лабораторию, сейчас сжата в тугую пружину.

— СНПЛ? Лев Борисович, я вас уважаю. Но ваш пенициллин, наш «Крустозин», — вот он, прорыв! — она указала на холодильник. — Он требует всех наших сил, всех ресурсов! А вы предлагаете распыляться на какие-то капельницы, экспресс-тесты… Это диверсификация, которая погубит главное!

Иван глубоко вздохнул. Он не мог говорить ей о грядущей войне, о необходимости срочно создать всю экосистему военной медицины.

— Зинаида Виссарионовна, — начал он, тщательно подбирая слова. — «Крустозин» — это алмаз. Но его нужно оправить. Без капельницы его нельзя ввести в вену в полевом госпитале. Без диагностики мы будем тратить его на больных тифом, где он бессилен. Без команды инженеров мы никогда не выйдем из масштаба этой лаборатории. СНПЛ — это не распыление. Это создание кузницы кадров и технологий для того самого Биокомбината, о котором мы с вами мечтаем. Там, где вы будете главным технологом, а я… я буду