Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 - Ник Тарасов

Полевой шпат после обжига приобрёл лёгкий розоватый оттенок и стал более хрупким — растолочь его в порошок не составило большого труда. Мужики работали с энтузиазмом — всем было интересно, что же получится в итоге. Женщины, которые шли в лес за грибами да ягодами, с любопытством заглядывали в мастерскую, а потом шушукались между собой, гадая, что за чудо мастерит барин.

Пока Семён делал стекло и разливал его по формам, мы стали делать формовку. Из мягкой полученной массы лепили изделия вручную. Масса была приятной на ощупь — пластичной, гладкой, без комочков. Она легко принимала форму, которую мы ей придавали.

— Прохор, смотри, как надо, — показывал я. — Берёшь вот такой кусок, разминаешь в руках, чтобы не было пузырьков воздуха, и начинаешь формировать дно чашки. Стенки делаешь тонкими, но не слишком — иначе треснет при обжиге.

Прохор аж, высунув от усердия кончик языка, старательно повторял мои движения. Получалось у него неплохо.

Я сказал, что на будущее лучше всё это делать на гончарном круге, а потом, чтоб получались одинаковые комплекты, будем использовать формы, как для бутылок, только попроще — можно из дерева сделать опресовку и уже потом ставить на обжиг.

С обеда до позднего вечера, пока Семён не разлил стекло, наши изделия сушили с краю печи — чтоб избежать сильного жара, но и чтоб подсохли быстрее. Воздух в мастерской был наполнен запахами глины, дыма и свежего дерева. За окнами день клонился к вечеру, в небе появились первые звёзды, но никто не спешил домой — всем хотелось увидеть результат нашей работы.

Мы поставили получившиеся слегка корявые блюдца и чашечки в печь для первого обжига. Обжигали при температуре около девятисот градусов. Определить такую температуру в условиях девятнадцатого века было непросто, но я нашёл способ. Заранее приготовил несколько металлических пластинок из разных сплавов с известными мне температурами плавления. Когда начинала плавиться одна пластинка, но ещё держалась другая, я знал, что температура находится в нужном диапазоне.

— Видите, — показывал я мужикам, — эта полоска из свинца уже растаяла, а вот эта, из меди с оловом, ещё держится. Значит, жар примерно такой, как нам нужно.

Мужики с уважением кивали, хотя вряд ли до конца понимали всю суть процесса. Но это и не требовалось — главное, чтобы они запомнили последовательность действий и могли повторить их самостоятельно.

Печь гудела, пожирая дрова, которые подбрасывали непрерывно. Жар был такой, что приходилось отходить на несколько шагов, чтобы перевести дух.

Объяснил, что после такого обжига фарфор станет пористым и матовым — «бисквитом». Ночь прошла в ожидании. Мужики по очереди дежурили у печи, поддерживая огонь. К утру жар стал спадать, и мы позволили печи остыть естественным образом, чтобы изделия не потрескались от резкой смены температуры.

На следующий день занялись глазурированием. Бисквит покрывали глазурью, которую мы приготовили из смеси полевого шпата, кварца и известняка. Смешали с остальными компонентами — полевой шпат чуть меньше половины, кварц — треть и известняк — четверть. Добавили немного воды, чтобы получилась жидкая кашица, в которую можно было окунать наши изделия.

— Глядите, как надо, — показывал я. — Берёшь чашку и окунаешь в глазурь целиком, потом вынимаешь и даёшь лишнему стечь.

Мужики внимательно следили за каждым моим движением, а потом приступили к делу сами. Конечно, не всё получалось с первого раза — кто-то слишком густо наносил глазурь, кто-то, наоборот, слишком жидко. Но постепенно дело наладилось, и к полудню все наши изделия были покрыты ровным слоем глазури, который при высыхании становился белёсым и глянцевым.

Обжигали повторно при 1300–1400 градусов — тогда частицы спекались, и фарфор становился твердым, прозрачным и звонким. Для достижения такой высокой температуры пришлось запускать вентилятор и жечь уголь.

Температуру на этот раз определяли по цвету пламени — я знал, что при достижении этой температуры пламя приобретает ярко-белый цвет с голубоватым оттенком. Такая же температура нужна для плавки стекла.

— Ну-ка, Семён, перекинь скорость вентилятору, — командовал я, внимательно следя за печью. — Видишь, как пламя меняет цвет? Вот когда станет совсем белым, как молоко, тогда будет самый жар.

Семён, весь в поту, но с горящими от азарта глазами, перекинул ремни на вентиляторе на меньший, чтоб усилить обдув. Жар был такой, что даже в нескольких шагах от печи становилось трудно дышать.

Я сказал, чтоб мужики поддерживали огонь до самого утра, а потом дали печи медленно остыть. Это был самый критический момент — если охладить изделия слишком быстро, они могли потрескаться от термического шока.

Получившиеся изделия, когда на следующий день достали из печи, вызвали всеобщий восторг. Блюдца и чашки, хоть и не идеально ровные, но приобрели тот самый характерный фарфоровый блеск. Белоснежные, с лёгким голубоватым оттенком, они звенели, если по ним постукивали пальцем.

— Гляди-ка, Прохор, как у тебя чашка-то вышла! — восхищался Семён. — Краше, чем у боярина на столе!

Прохор смущённо улыбался, но было видно, что он горд своей работой. Да и как не гордиться — сделать своими руками то, что раньше казалось недоступной роскошью!

А когда я сказал, что перед глазурированием ещё можно и расписать, и тогда рисунок останется под блестящим покрытием — мужики аж ахнули, мол, да такое в городе с руками заберут на ярмарке.

— А чем рисовать-то, Егор Андреевич? — спросил любопытный Фёдор. — Краски ж обычные не подойдут, сгорят при таком жаре.

— Верно мыслишь, Фёдор, — одобрил я. — Нужны особые краски, которые выдержат жар печи. Их делают из металлов — кобальт даёт синий цвет, медь — зелёный, железо — красный. Смешиваешь порошок металла с глазурью, рисуешь кисточкой по бисквиту, а потом уже покрываешь сверху прозрачной глазурью и обжигаешь.

Мужики бережно разбирали чашки и блюдца, рассматривая их на свет, постукивая по ним, чтобы услышать характерный звон. На лицах читалось неподдельное восхищение и гордость за проделанную работу.

— А ведь и впрямь выходит, что мы теперь не хуже китайцев фарфор делаем, — задумчиво произнёс Фома, который тоже пришел посмотреть на результат. — Вот боярин у нас какой, а⁈

Ну что, братцы, — сказал я, оглядывая довольные лица мужиков, когда мы пришли в деревню, — по такому случаю можно и отметить. — Анфиса, собери-ка на стол, да позови всех, кто работал с нами. Будем наш