Точка Лагранжа - Эдуард Сероусов

– Доброе утро, – начала Соколова без предисловий. – У нас появились некоторые аномалии, которые требуют внимания.

Она активировала голографический дисплей в центре стола, показывающий траекторию корабля и данные с различных приборов.

– За последние двенадцать часов мы зафиксировали небольшие, но систематические отклонения в навигационных показаниях, – продолжила она. – Наша позиция и скорость отличаются от расчетных примерно на 0,002 процента.

– Это в пределах обычной погрешности, – заметил Дюпон.

– Да, – согласилась Соколова. – Но беспокоит не величина отклонения, а его паттерн. Отклонения появляются с регулярными интервалами и всегда в одном направлении – к точке Лагранжа.

В зале воцарилась тишина.

– Вы предполагаете, что объект каким-то образом влияет на наш корабль? С такого расстояния? – спросил Такеда.

– Мы рассматриваем все возможности, – ответила Соколова. – Доктор Хан, пожалуйста, представьте ваш анализ.

Алия Хан встала, заменив данные на дисплее своими графиками.

– Мы провели комплексную диагностику всех систем корабля, – начала она. – Технических неисправностей не обнаружено. Двигатели работают в штатном режиме, солнечные паруса правильно ориентированы. Мы даже проверили распределение массы на борту, чтобы исключить влияние смещения центра тяжести.

– Если не корабль, то что? – спросил Тейлор.

– Пространство-время, – вмешалась Амара, и все головы повернулись к ней. – Я обнаружила регулярные искажения в пространстве вокруг «Тессеракта». Они имеют четкую математическую структуру и могут распространяться на значительные расстояния.

– Как гравитационные волны? – уточнил Чжан Лин.

– Не совсем, – ответила Амара. – Скорее как… складки в ткани пространства. Теоретически, они могли бы создавать микроскопические эффекты, подобные гравитационному притяжению, даже на большом расстоянии.

– Это согласуется с некоторыми моими моделями, – добавил Чен. – Если «Тессеракт» использует технологии, манипулирующие пространством-временем, такие эффекты были бы ожидаемы.

Соколова внимательно слушала, постукивая пальцами по столу.

– Представляет ли это угрозу для корабля или экипажа? – спросила она наконец.

– На данном этапе – нет, – ответила Хан. – Отклонения слишком малы, чтобы представлять опасность. Но мы будем постоянно мониторить ситуацию. Если эффекты будут усиливаться по мере приближения…

– Понятно, – кивнула Соколова. – Доктор Оконкво, доктор Чен, я хочу, чтобы вы возглавили специальную исследовательскую группу по этому вопросу. Профессор Такеда, доктор Чжан, доктор Патель – вы будете работать с ними. Приоритет высокий – мне нужно понимать, с чем мы имеем дело, прежде чем мы подойдем ближе к объекту.

После брифинга новая исследовательская группа собралась в научной лаборатории. Помещение, занимавшее большую часть верхнего уровня жилого модуля, было оборудовано самыми передовыми инструментами анализа и мощными компьютерами.

– Предлагаю начать с систематизации всех наблюдаемых аномалий, – сказал Чен, активируя главный дисплей. – Затем попытаемся найти корреляции и выстроить единую модель.

Следующие несколько часов они напряженно работали, анализируя данные со всех корабельных систем. Наконец, Патель отложила свой планшет и потянулась.

– Знаете, в этом есть что-то странно знакомое, – сказала она задумчиво. – Я не могу избавиться от ощущения, что мы наблюдаем что-то вроде коммуникационного протокола.

– Коммуникационного? – переспросил Такеда. – Вы предполагаете, что объект пытается связаться с нами?

– Не напрямую, – уточнила Патель. – Скорее, это похоже на автоматическую систему, реагирующую на наше приближение. Как маяк, который начинает передавать сигнал, когда корабль входит в определенную зону.

Чен почувствовал, как по спине пробежал холодок. Идея Патель удивительно соответствовала одной из его теоретических моделей.

– Или как навигационная система, – добавил он. – Направляющая путешественников к порту.

– Или как ловушка, заманивающая добычу, – пробормотал Чжан.

Они обменялись взглядами, каждый погруженный в свои мысли о потенциальных импликациях их открытия.

– В любом случае, – продолжил Чен, нарушая молчание, – нам нужно больше данных. И нам нужно понять, как это влияет на корабль на фундаментальном уровне.

– Согласна, – кивнула Амара. – Я предлагаю установить дополнительные сенсоры, специально настроенные на обнаружение микроскопических пространственно-временных аномалий.

– И программу анализа паттернов, – добавила Патель. – Если это действительно какая-то форма коммуникации, мы должны попытаться декодировать ее.

Они работали до поздней ночи, забыв об ужине и отдыхе. К моменту, когда они представили предварительный отчет Соколовой на следующий день, у них уже была базовая модель того, как «Тессеракт» мог влиять на окружающее пространство и, следовательно, на их корабль.

– Впечатляюще, – признала Соколова, изучив их выводы. – Но это поднимает серьезные вопросы о безопасности миссии.

– Пока мы не видим прямой угрозы, – заверил ее Чен. – Эффекты минимальны и предсказуемы.

– Пока, – подчеркнула Соколова. – Но что будет, когда мы приблизимся? Если эти эффекты усилятся пропорционально уменьшению расстояния…

– Мы будем постоянно мониторить ситуацию, – заверила ее Амара. – И разрабатываем протоколы для различных сценариев.

– Хорошо, – кивнула Соколова. – Но я хочу ежедневные отчеты и немедленное информирование о любых изменениях в ситуации.

Так в размеренный ритм корабельной жизни добавился новый элемент – непрерывный мониторинг и анализ странных искажений, исходящих от далекой точки в космосе, к которой они неуклонно приближались.

Вечером того же дня Чен обнаружил Амару в обсервационном куполе – небольшом помещении на вершине жилого модуля с прозрачным куполом, позволяющим наблюдать за звездами. Она сидела в полумраке, глядя на космос.

– Не помешаю? – спросил он, останавливаясь у входа.

– Нет, конечно, – она улыбнулась, жестом приглашая его присесть рядом. – Просто размышляла.

Чен устроился в кресле рядом с ней, следуя за ее взглядом. Через купол открывался потрясающий вид на звездное поле, нефильтрованное атмосферой, ослепительно яркое и бесконечное.

– О чем вы думаете? – спросил он после минуты молчания.

– О языках, – ответила она. – О том, как мы общаемся и понимаем друг друга. И о том, насколько сложнее будет понять язык – если это действительно язык – существ, чей опыт, биология, восприятие могут фундаментально отличаться от наших.

– Но принципы коммуникации должны быть универсальны, разве нет? – заметил Чен. – Математика, физика – это языки, которые должны быть общими для любого технологически развитого вида.

– Возможно, – кивнула Амара. – Но даже математика интерпретируется через призму опыта. Существа, воспринимающие четыре или пять пространственных измерений, могли бы иметь совершенно иную математическую интуицию.

Они продолжили обсуждение, переходя от лингвистики к физике, от философии к антропологии. Разговор тек свободно, одна идея порождала другую. Чен чувствовал странное интеллектуальное родство с этой женщиной из совсем другой культуры и научной традиции.

Незаметно тема сместилась от теоретических размышлений к более личным историям.

– Как вы пришли к ксенолингвистике? – спросил Чен.

– Через практическую лингвистику, – улыбнулась Амара. – Я выросла в Нигерии, в семье, где говорили на трех языках – игбо, хауса и английском. Потом изучала еще пять в университете. Когда вы погружаетесь в разные языки, вы начинаете видеть, как язык формирует мышление, и как мышление формирует язык. Это естественный шаг – задаться вопросом, как могли бы мыслить и общаться существа