На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников

— Представьте мне ваших людей, пан гетман, — кивнул я на казаков.

— Они сами за себя слово сказать могут, — ответил Ходкевич, — и поверьте мне, Михаил Васильич, их стоит послушать.

— И кто же вы такие, — поинтересовался я у казаков, — что сам великий гетман литовский говорит, что стоит вас выслушать?

— Мы казаки вольные, — выступил вперёд невысокого роста чернявый казак с усами-щёточкой и прямо-таки выдающимися ушами, — Петра Сагайдачного, противу всякого закона и обычая лишённого гетманской булавы, люди. Как лишился благодетель наш, Пётр Кононович, булавы, вынуждены были мы покинуть Малопольшу, чтобы голов своих не лишиться. Это Петру Кононовичу ничего, он человек большой, а о нас бы не забыли да головы посрубали да на пики насадили.

— Верно есть за что вас по кольям рассадить, — усмехнулся я.

— Грешны, княже, — тут же приложил он руку к сердцу, — много грешны пред Господом и в том нам на том свете ответ держать. Однако ж вере православной не изменяли и потому, несмотря на грехи наши тяжкие, на спасенье есть у нас надежда.

А ведь как красиво поёт казак. Даже не представился как следует, не спорит со мной, но на каждую фразу мою отвечает так, как ему заблагорассудится, а вовсе не так, как ждёшь от него. И ведь подводит так, словно о том и речь шла, о чём он говорит, а вовсе не о том, что говорю я.

— Хоть имена свои назовёте, черкасы? — поинтересовался я.

Надеюсь, на этот вопрос я получу прямой ответ, — мне известных усилий стоило не произнести этого вслух.

— Я зовусь Шелободом, — снова поклонился предводитель казаков. — Евгением Шелободом, княже. В товариществе нашем я за кошевого атамана, так решили на круге.

Представившись сам, он принялся представлять остальных.

— Это хорунжий наш, — указал кошевой на самого худого из казаков, человека с лицом скорее добрым, какого у черкаса, живущего саблей, как-то не ожидаешь увидеть, — Петро Поздняков. Носит в бою хоругвь нашего коша с образом Богородицы.

Следующий был немолодой уже, но весьма высокого роста казак с седыми волосами, которых на голове осталось не очень-то много и лицом малость плосковатым, что выдавало примесь татарской крови, но небольшую.

— Виктор Сапожников, — представил его Шелобод, — войсковой есаул нашего коша, десница моя во всех делах.

Последним кошевой представил самого старшего среди них. Он казался ниже ростом из-за коренастой фигуры и широких плеч, совиные глаза его глядели с отменным равнодушием, а лицо украшали длинные висячие усы, к слову ни у кого таких больше не было. Мне показалось, что именно он был из всей ватаги — или коша, как звали себя сами черкасы — самым опасным, потому что за этим показным равнодушием и вечной усталостью крылся разум быстрый и жестокий, как у филина, на которого этот черкас очень сильно походил.

— Олег Арапов, — кивнул в его сторону Шелобод, — обозный наш. Прежде сам кошевым был и на кругу завсегда уважением пользовался, да сам решил, что пора на покой, покуда ещё в седле сидит ровно, да рука саблю держит крепко.

Он выпрямился, поддёрнул полы кунтуша и обратился ко мне:

— Весь кош мой готов служить тебе, княже, как и где велишь.

И замолчал, ожидая моего ответа. Затягивать с ним я не собирался.

— Есть для вас дело на родной стороне, — заявил я. — В Киевском и Русском воеводстве да на землях князей Вишневецких и Збаражских. Поднимайте старшину и простых казаков на борьбу с ляхами, за вольности казацкие. Нынче Жигимонт Польский слаб, примером тому Литва, нет у него достаточно войск, чтобы ещё и туда послать. А коли с Сечи да с Русского воеводства да из Киевского не получит он ни человека, коли там загорится также ярко, как на литовской земле, то будет всему народу православному, что под игом ляшским прозябает, воля и земля без панов и магнатов.

Мои слова заставили его задуматься. Даже шутовское выражение, которое, казалось, намертво прилипло к лицу кошевого атамана, быстро сошло. Он нервно гладил пальцами булаву, заткнутую за широкий китайского шёлка, расписанный драконами, шарф, которым опоясался.

— То не мне делать, княже, — наконец выдал Шелобод, — с тем мы лишь к Петру Кононовичу прийти можем. Лишь ему, выбранному поперёк ляшской воли, гетманом обеих сторон Днепра и всего войска запорожского, да лишённому булавы по указу короля Жигимонта, такое под силу. Волю твою, княже, мы до него донесём, но коли не встанет Петр Кононович против ляха, то не обессудь. Большее не в наших силах, мы люди скромные, — не удержался и ввернул-таки под конец полушутливым тоном кошевой.

Я понимал, что требовать чего-либо от черкасов не могу вовсе. Даже то, что они отправятся в коронные земли с моим поручением, уже большой риск, за такое всех их без лишних разбирательств на колья насадят. Однако если им или тому самому Петру Сагайдачному, лишившемуся булавы после Смоленска гетману, удастся поднять настоящее восстание, вроде того, что устроил (или устроит, а может и не устроит уже) Богдан Хмельницкий, для нас это станет просто неоценимой поддержкой. Занявшееся с нескольких углов здание, что прежде звалось Речью Посполитой, король Сигизмунд погасить уже вряд ли сумеет.

Тут в голову, как когда-то строчки «Бородино» перед Московским побоищем, в голову влез совершенно неуместный отрывок из «Двенадцать» Блока. «Мы на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем. Мировой пожар в крови — Господи, благослови!».

[1]Пищальники — пехота Русского государства конца XV — первой половины XVI веков, обслуживающая и использующая пищали — артиллерийские орудия и ручное огнестрельное оружие. Начиная с 1510 года, упоминания о пищальниках, как о людях, вооружённых огнестрельным оружием и участвующих в боевых действиях, становятся регулярными. В историографии существует разная трактовка термина «пищальники». Так, Н. М. Карамзин и ряд других историков считали, что пищальники — первоначальное название стрельцов. Однако, как в настоящее время считает большинство историков, пищальники первой половины XVI века были отдельной формой пехоты, полностью вытесненной или поглощённой стрельцами вскоре после их появления в 1550 году. Следует отметить, что термин «пищальники» также может использоваться для обозначения любых воинов, вооружённых пищалями или аналогичным оружием

[2] Ослоп — русское название деревянной палицы или дубины

[3] Трансильвания, или Семиградье, Эрдей, Ардял (лат. Transsilvania «Залесье», рум. Transilvania, рум. Ardeal, нем. Siebenbürgen («Семиградье»), венг. Erdély, укр. Семигород) — историческая область на северо-западе Румынии

Глава 15

Преинтереснейшая история

Снова