Гаремник. Книга первая - Владимир Геннадьевич Поселягин

Только герои-танкисты в своих танках догорали на поле боя, всё в дыму, а я, подлец такой, за пять часов не потерял ни одного танка, а уничтоженные противники исчислялись сотнями. Десяток пушек, два десятка грузовиков, шесть самоходок и пятнадцать лёгких танков. Потери у меня были, но случайные. Трое раненых осколками. Нас бомбили. Так и шли до вечера бои у Бреста. Трижды не давал дивизию опрокинуть, к вечеру та без танков осталась, ночью наши окапывались, а с утра двадцать третьего бои возобновились. Мой интендант доставил топливо, боезапас, ездил только ночью. Я так приказал, днём он цель для авиации. А в обед наши дивизии начали отходить, по приказу, выравнивали линию фронта. А я остался. В Крепости блокированными бились наши парни. Без еды, воды, патронов, медикаментов, с одними штыками отбивали все штурмы противника. Их там было за три тысячи. Мы за эти два дня не смогли пробиться. Да честно скажу, я и не пытался, глянул что там на пути, и понял, что пройдем едва половину и сожгут нас. Дивизии уходили, а парни остались. И помочь им уже никто не мог. А у самих сил вырваться из смертельной ловушки, просто не было. Я и подумал, если не я, то кто? У кого достаточно сил чтобы сделать такое? Вот и решил, сознательно проигнорировать приказ, а посыльный его доставил, и остаться. И я сделал это. Мы затихарились в лесу, а по дорогам массы вражеских войск шли следом за нашими дивизиями…

Вот так и описывал, по сути с подробностями. Как ночью Крепость освободил, выводя наших. Только ловко обходил моменты как генералов отправлял куда подальше. Всё описывал, как бригаду сформировал, закончил у станции Лида, как Минск освободил и держал два дня, сформировал одиннадцать дивизий, как деблокировал Могилёв и дивизии что там были блокированы, и как недалеко от Смоленска вышли из окружения, выведя сто пятьдесят тысяч бойцов и командиров. Моя бригада работала по пробиванию бреши, мимоходом потрепав целый моторизованный корпус, что на нас бросили. Из всей массы войск сто двадцать тысяч освободил из плена. Даже провёл награждение, все бойцы и командиры моей бригады их получили, а там арест и меня забрали в Москву. Вот так заканчивая описание, добавил:

— … да, я зарвался. Есть такое. Генералов и полковников просто посылал куда подальше. Но и я осознавал, что кара рано или поздно нагонит. Только если бы я выполнял их приказы, того что вот описал, никогда бы не было. Поэтому если бы дали выбор, поставить на кон честь и совесть, и выполнять приказы, или наплевать на всё, на последствия, на чины, на карьеру и делать то, что совесть велит, спасать наших, бить противника, выводить наших к своим, я бы долго не думал. А что я выбрал, вы знаете. Меня наказали, за этот рейд я не получил и не получу ничего, в отличии от моих бойцов. Ну а теперь можно и исполнить те песни, что приготовил.

Исполнил я семь песен, что прошли одобрение у коллегии и представителя от цензуры. Это «Колоколенка», которая на удивление, очень сильно зашла. Особенно необычное исполнение, считающееся теперь оригинальным, авторским. Я уже внёс себя в историю музыки этим. Говорят, что скоро могут набраться подражатели. Так вот, первой «Колоколенка», потом «На безымянной высоте», «Марш артиллеристов», «Тёмная ночь», «Десятый наш десантный батальон» и «Не плач девчонка». А вот перед исполнением последней песни, замыкающей как говорится, взял слово:

— Прежде чем исполнить на сегодня крайнюю песню, я опишу откуда она. Я ведь пишу стихи, песни создаю, с того что вижу. В отряде у меня было четыре новейших на тот момент танка модели «Три-Четыре», или просто «тридцатьчетвёрка». Одну подбили у Бреста, мой политрук на ней горел, ожоги спины, рук. Но он и дальше занимался своей работой. Кстати, по выходу два ордена «Красной Звезды» получил из рук командующего армией. Два танка пережили бои, и вышли в составе уже бригады, к нашим. Из новеньких машин, за месяц боёв они превратились в страшные на вид побитые корпуса. Краски нет, в броне торчали болванки. Всё засвинцовано от попадания пуль. Следы попадания осколков. Эти танки прошли замечательный боевой путь. Была и четвёртая машина, песня посвящается экипажу именно этой машины. При штурме укрепления у Могилёва, в «тридцатьчетвёрку» сержанта Белоголового, Валентина, родом из Тамбова, попала болванка. В мотор и топливные баки. Машина сразу вспыхнула. Я сам видел, как открылся башенный люк, показались руки, что пытались найти за что ухватиться, за антенну уцепились, потом тело стало видно, в дыму непонятно кто это, сам командир танка или заряжающий, по местоположению, командир, но видно, как силы оставили его и он сполз обратно, а потом из люка появился столб пламени, а через минуту рванул боекомплект, сорвав башню детонацией. Так погиб экипаж сержанта Белоголового. Стрелки были далеко и помочь не могли. Вообще за всё время боёв, от начала и до выхода к нашим, мой отряд понёс большие потери, восемь бойцов погибло из списочного состава, включая сюда экипаж сержанта. Я даже могу в записи не смотреть, а по памяти назвать весь экипаж. Это были сержант Белоголовый, Тамбов, механик-водитель младший сержант Танич, Егор, Москва, стрелок-радист красноармеец Тимур Чехонин, Казань, и заряжающий, красноармеец Аслан Ахмедов, Махачкала. Они успели раздавить две пушки, разметать взвод пехоты, огнём пушки подавили четыре пулемёта, обеспечив прорыв на этом участке, до погибли в бою. Как мы эту самоходку, замаскированную, не заметили, до сих пор понять не могу. Выбралась и один выстрел, и точно в борт. В атаке участвовали другие «тридцатьчетвёрки», в той роте их было десять, остальные девять довершили разгром противника и сожгли самоходку, что подбила наш танк. Именно им, погибшим ребятам, посвящена эта песня.

Тут уже и исполнил «На поле танки грохотали», я постарался душу вложить в песню, и похоже это получилось. Думал уже всё, завершена передача, да и время подходило, когда диктор, которому принесли лист бумаги, спросил:

— Скажите, вот вы взяли десятибалльную систему определения уровня подготовки солдат противника. Вам доводилось встречаться с солдатами девятого уровня?

— Да, редкость, но было такое. Тринадцать финских егерей насчитал, которых я лично уничтожил. Семерых в рукопашных схватках, остальных переиграл в перестрелках, их можно уверенно отметить цифрой девять. Ещё, уже после войны, зимой, была встреча с ротой бойцов осназа НКВД, так там двое, тоже вполне на девятый уровень тянут. Больше не встречал.

— А десятый?

— Это