Возвращение. Часть II - Даниил Корнаков

— Пусть отберет лучших, — сказал он подчеркнуто громко.

— А кто такой этот Ахиллес? — неуверенно спросил парень.

Исландец и собиратель посмотрели друг на друга и ухмыльнулись.

— Ответишь себе сам на свой вопрос, — сказал Лейгур, — когда в следующий раз потратишь ватты на книжку вместо этой дряни.

— Так, ладно, — сказал Матвей, вставая, — пойду еще раз переговорю с Сан-Хи.

— А я с малым отправлюсь на рынок, — Лейгур вытряхнул содержимое трубки. — Поможет мне нести того здоровенного клыкача, которого я заприметил этим утром.

— Че это я должен? — пробурчал мальчишка насупившись. — Сам иди за своей рыбой.

— Так ты не только поможешь мне ее нести, пацан, — он спрятал трубку в карман, — но еще и готовить. Поучишься у дяди Эйгирсона, пока он жив. Потом будешь девчонок своих угощать.

Исландец обернулся к Матвею и объяснил:

— Хочу устроить пирушку сегодня вечером. Зажарю этого клыкача так, что пальчики оближешь. Еще и с картошечкой… Надеюсь, они ее здесь выращивают в этих теплицах.

— Не знал, что ты умеешь готовить рыбу, — удивился Матвей.

— Я же исландец, — с хитрецой ответил Лейгур, положив руки себе на колени. — Уметь вкусненько рыбу приготовить у меня в крови, хе-хе.

* * *

Очнувшись, Маша обнаружила себя туго привязанной к металлическому стулу по рукам и ногам. Страшно кружилась голова, и картинка перед глазами расплывалось, как в дурмане. Виднелся лишь тусклый свет огня, находившийся не то близко, не то далеко.

Где она? И как здесь оказалась? Последнее, что помнила, прежде чем вокруг все почернело — это как в лабораторию ворвалась шайка солдатни. Оставаясь равнодушными к ее возмущениям, они принялись переворачивать лабораторию и все оборудование вверх дном.

А затем, откуда не возьмись объявился Буров и его кулак, стремительно приближающийся к ее лицу. Когда он ударил ее, вспыхнул белый свет, который постепенно угасал, сменившись долгой тьмой.

И вот она здесь. Ее колотил озноб. Спину щекотали капли пота. Сердце стучало как сумасшедшее.

Где-то впереди раздался знакомый до ужаса голос:

— С добрым утром.

Маша подняла взгляд и увидела вышедшего на свет Железнова. За его спиной стоял Буров. На лице сержанта застыла кривая ухмылка, которую отчетливо подчеркивали его усы.

— Ч-что происходит? — только и смогла выдавить из себя Маша. В горле скребло так, словно песка насыпали.

Генерал вытащил откуда-то из темноты табуретку и сел напротив нее. Его рука потянулась в нагрудный карман.

— Вот и я хочу знать, Мария Вадимовна, — он бросил что-то на металлическую тумбочку возле ее кресла, — что же здесь такого происходит?

Маша медленно повернула голову налево и увидела ключ-карту Гриши. И вот теперь она поняла, что влипла по-крупному.

— Вынужден признать вашу храбрость, — произнес Железнов кивая. — Пройти через клетку с мерзляками, пускай и парализованными, это нужно иметь стальную выдержку!

Холодные пальцы страха, сжимающие ее плечи, стремительно превращались в ледяные когтистые лапы.

— А между тем рядовой Сенкевич едва не попал под раздачу из-за вашей ночной вылазки, — говорил генерал. — Мы уже было заподозрили его в измене, и если бы не проверка лога компьютера, отвечающего за охлаждение клетки, то сейчас мог бы пострадать невинный человек…

Маша молчала.

Пальцы генерала взяли её подбородок и приподняли голову, заставив посмотреть ему в глаза.

— Я дам тебе один-единственный шанс выйти отсюда, — требовательно произнес Железнов, — но только при условии, что ты расскажешь мне с кем пыталась связаться прошлой ночью по радио. Здесь и сейчас. Как тебе такой расклад?

Молчание. Маша чувствовала, что это молчание дорого ей обойдется. Дороже всех молчаний в ее жизни.

— Ну что ж… — Генерал встал со стула. — Если не хочешь говорить со мной… Сержант!

— Да, товарищ генерал-полковник, — отрапортовал он, выйдя на свет.

— Отдаю госпожу Зотову в твое полное распоряжение.

— Будет сделано.

Маша почувствовала, как задрожали колени. Она стиснула рот, сдерживая рыдание. Ну как они прознали о ее ночной вылазке⁈ Где она ошиблась?

— И еще раз, примите мои искренние извинения, Михаил, — обратился к Бурову генерал. — Мне стоило довериться вашему чутью.

Сержант ответил понимающим кивком.

Генерал открыл дверь, за которым виднелась стена с облупленной краской.

— Не переборщите, сержант, — сказал он, стоя в дверях. — После того как госпожа Зотова сознается, ей предстоит еще много работы в лаборатории. Ее ум должен быть ясен как и прежде.

— Разумеется.

Железнов вышел.

И Маша вдруг захотела окликнуть генерала, попросить его не уходить. Какая-то совершенно дурацкая идея легла ей в голову: будто если старик останется здесь, Буров не причинит ей вреда.

А между тем сержант медленно, словно предвкушая удовольствие, подошел к ней и сел напротив.

— Что ты собираешься делать? — сипела она, наблюдая за каждым его движением. Все тело напряглось.

Вместо ответа Буров смотрел ей в глаза, долго, будто желая ее загипнотизировать или научиться читать мысли. Потом он с совершенно ледяным спокойствием потянулся к той самой металлической тумбочке рядом и выдвинул верхний шкафчик. Послышался угрожающий грохот всяких железяк. Маша боялась взглянуть туда, поскольку все ее худшие опасения медленно и верно подтверждались. Но как она не старалась, увести взгляд от Бурова не выходило.

А в его руке между тем появились плоскогубцы.

Впервые она предприняла попытку вырваться: начала раскачиваться на стуле, дергать руками, ногами. Бесполезно.

— Только притронься ко мне, грязный ты…

Он заткнул ее увесистой затрещиной. В ушах зазвенело, вены на висках запульсировали.

— Я тебе так скажу, Зотова, — впервые заговорил сержант ледяным голосом и защелкал плоскогубцами. — Когда мне отдают приказ, я делаю все возможное, чтобы он был выполнен без сучка и задоринки. — Холодные глаза посмотрели на неё. — Этот приказ не будет исключением.

Буров придавил ее беспомощно сопротивляющуюся кисть к подлокотнику.

— Как там велел генерал? После признания ты должна в состоянии продолжить работу над токсином?

Железные челюсти плоскогубцев сомкнулись на кончике ногтя ее указательного пальца.

— Полагаю, ноготочки не играют существенной роли в твоей работе.

Маша зарыдала. Дышать стало невыносимо трудно, она задыхалась.

— С кем ты пыталась связаться?

Она ничего ему не скажет, ни словечка. Пусть слышит только ее вопль, крик, плач, все что угодно — но не признание. Она не станет ничего