Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

думаю, мог действительно сказать – вслух – «пофиг», на такое иезуиты реагируют без восторга. Поэтому теперь замдекана вел себя снисходительно и скептично, и вдобавок иронично – его мои перемены во внешности и заявленном настрое скорее повеселили, будто это розыгрыш или шутка, или какая-то уловка, чтобы отыграть себе еще один год вместо того, чтобы выпуститься и выживать в, как он выразился, «мире людей», и я никак не мог адекватно описать ему осознания и заключения, к которым пришел во время просмотра дневного телевидения и потом путаницы подготовительных лекций, не показавшись инфантильным или сумасшедшим, и, по сути, мне показали на дверь.

Это случилось в начале января 1979-го, в день, когда выпал первый снег – помню, я смотрел, как большие пробные отдельные снежинки падают и бесцельно носятся на ветру от поезда, из окна электрички СТА, идущей из Линкольн-парка обратно в Либертивилл, и думал: «Это мое грубое подобие человеческой жизни». Насколько помню, желтые ленты висели по всему городу из-за кризиса с заложниками на Ближнем Востоке и нападения на американские посольства. Я очень мало знал, что происходит, – отчасти потому что не смотрел телевизор с того переживания в середине декабря с футбольным мячом и «Как вращается мир». Не то чтобы я принял сознательное решение отречься от телевидения. Просто не помню, чтобы его смотрел. Еще после предрождественских переживаний я чувствовал себя слишком отстающим и не мог позволить себе тратить время на развлечения. Моя частичка боялась, что я наэлектризовался и мотивировался слишком поздно и каким-то образом «упущу» в последнюю минуту критический шанс отречься от нигилизма и сделать значительный, реальный выбор. Все это вдобавок происходило во время, как оказалось, самой сильной метели в современной истории Чикаго, и в начале весеннего семестра 79-го года все пришло в хаос, потому что администрации Де Поля то и дело приходилось отменять пары, ведь никто вне кампуса не мог гарантировать, что доберется до колледжа, а половину общежитий не могли открыть из-за замерзших труб, и часть крыши отцовского дома треснула под весом накопившегося снега, и пришлось разбираться с большим структурным кризисом, потому что мать была слишком одержима логистикой того, как не дать снегу засыпать весь птичий корм на улице. Еще почти все электрички СТА вышли из строя, а автобусы внезапно отменяли, когда решали, что снегоуборщики не могут расчистить некоторые дороги, и каждое утро той первой недели мне приходилось вставать ни свет ни заря и слушать по радио, есть ли пары в Де Поле, и если есть, брести туда пешком. Надо отметить, отец не водил – он был приверженцем общественного транспорта, – а мать отдала Ле Авто Джойс по договору о закрытии книжного, поэтому машины у нас не было, хотя иногда меня подбрасывала Джойс, пусть я и не любил навязываться, – она в основном приезжала навещать мать, которая, очевидно, ушла в пике и о ней мы все больше переживали, и позже выяснилось, что Джойс много читала о психологических услугах и программах на севере округа и узнавала, какой уход может понадобиться подруге и где его искать. К примеру, теперь ее привычка следить за птицами в окне прогрессировала, превратившись, несмотря на снег и температуру, в стояние на лестнице веранды или рядом с ней, чтобы держать кормушки-трубки в поднятых руках, и похоже, она была готова простоять так достаточно, чтобы отморозить руки, если никто не вмешивался и не увещевал ее вернуться. К этому же времени уже стали проблемой число и уровень громкости птиц, как отмечали некоторые соседи еще до начала метели.

С одной стороны, я практически уверен, что впервые услышал о новой агрессивной программе набора Службы по WBBM-AM – излюбленной отцом очень сухой консервативной новостной радиостанции, где передавали самые внятные местные прогнозы погоды. «Служба», очевидно, – сокращение для Налоговой службы. Но еще у меня осталось частичное воспоминание о том, что я увидел рекламу этой программы набора так неожиданно и драматически, что теперь, когда оглядываюсь назад, это кажется слишком уж судьбоносным и драматическим и потому скорее воспоминанием о моих сне или фантазии из того времени, состоящего, в сущности, из того, что я жду на фуд-корте «Галакси-молла», пока Джойс поможет матери с очередным большим заказом из зоомагазина «Рыба и птица». Некоторые элементы воспоминания определенно правдоподобны. Мне и правда было тяжело видеть животных, выставленных в клетках на продажу, – мне всегда трудно видеть клетки и кого-нибудь в клетках, – и я часто дожидался мать на фуд-корте, пока они отправлялись в «Птицу и рыбу». Я туда приходил, чтобы донести сумки с кормом, если заказ отменяли или задерживали из-за непогоды, которая, как до сих пор помнят многие чикагцы, была ненастной довольно долгое время, практически парализовав всю округу. Так или иначе, в этом воспоминании я сижу за одним из стилизованных пластиковых столиков на фуд-корте «Галакси-молла», рассеянно глядя на отверстия в виде звезд и луны в столешнице, и через одно такое отверстие вижу часть «Сан-Таймс», видимо, ее бросили под стол и она открылась на рубрике «Бизнес-реклама», и, по воспоминанию, я вижу ее через стол так, что луч от потолочного освещения фуд-корта высоко над головой упал через звездообразное отверстие в столешнице и высветил – как будто символически звездообразным прожектором или столпом света – одно конкретное объявление на целой странице разных объявлений и новостей о возможностях бизнеса и карьеры, а именно – сообщение о новой программе набора Налоговой в отдельных районах страны, в их числе – Чикаголенде. Я упоминаю об этом воспоминании – хоть оно и не так достоверно, как более житейское воспоминание о WBBM, – просто в качестве очередной иллюстрации того, как я вроде бы был, оглядываясь назад, мотивационно «подготовлен» к карьере в Службе.

Центр приема Налоговой в Чикаголенде находился в каком-то временном офисе, выходящем витриной на Западную Тейлор-стрит, прямо по соседству с кампусом UIC, где я провел безрадостный и лицемерный учебный 1975—76 год, и почти напротив Чикагской пожарной академии, откуда будущие пожарные действительно иногда появлялись при полном параде, включая форму и сапоги, в «Шляпе», где им запрещалось пить что угодно с сельтерской или любым газированием – тут нужно длинное объяснение, но я не стану углубляться. И, к счастью, с этой стороны шоссе Кеннеди не виднелся знак ортопедов с вращающейся ногой. Эта самая огромная вращающаяся нога символизировала тот инфантилизм, от которого мне не терпелось избавиться.

Помню, как наконец-таки вышло солнце – хотя впоследствии оказалось, что это лишь передышка, или «око» в системе бури, и спустя