Хозяева океана - Сергей Фомичев

— Что у вас с руками? — спросил Митя, заметив синие пятна.

— Это чернила, — она убрала погасшую трубку в изящную похожую на пороховницу сумочку и некоторое время разглядывала ладони и пальцы, словно пыталась обнаружить на них что-то ещё. — Я пишу роман. Не всё же мне переводами заниматься. Захотелось попробовать самой. Написать что-нибудь эдакое, куртуазное.

— Куртуазное? — не понял Митя. — Это о чем?

— Ну, над сюжетом нужно еще поработать, — призналась Галина Ивановна. — Но завязку я уже придумала. Знатная дама из Виктории отправляется на корабле в путешествие и пытается соблазнить юного капитана.

Митя покраснел.

— И вы можете мне помочь, — сказала она.

Митя покраснел ещё больше.

— Как? — выдавил он из себя.

— Лунный парус, — сказала она. — Я где-то читала или слышала о таком, и мне очень понравилась эта поэтичная метафора, но позже я не смогла ничего найти про него.

— Мунсель, — сказал Митя, с видимым облегчением. — Это самый верхний парус на очень, очень больших кораблях. Но и там его поднимают в редких случаях. Мы же на шхунах не используем ни мунсель, ни трюмсель…

— Трюмсель? — удивилась она. — Его что же, поднимают в трюме?

— В трюме? Нет, напротив. Его ставят на трюм-рее и он лишь на одну ступеньку ниже мунселя. И снасть эта предназначена тоже для очень больших кораблей. Насколько я помню, даже на «Палладе» не поднимали ничего выше брамселя.

— Видимо мне никогда не разобраться с этими названиями, — вздохнула Галина Ивановна.

— Ну что вы, — вмешался стоящий у штурвала Барахсанов. — Морские названия очень четко разделяются на составные части. Это как почтовый адрес, как широта и долгота. Вы же понимаете, как их обозначают?

— Вполне.

— Здесь тоже самое. У каждой мачты своё имя, а у каждого уровня своё. Поэтому все реи, канаты, паруса как бы собирают название из этих первичных элементов. Поставь вы вдруг еще одну мачту на корабль, то только дайте ей имя, я тут же назову все снасти, которые к ней относятся. — Барахсанов подумал и ухмыльнулся. — Допустим, если вы назовете новую мачту хренью, тогда третий с низу парус будет хрень-брамселем, а рей на котором его ставят, хрень-брам-реем.

* * *

Преимущественные западные ветра на самом деле задували в основном с северо-запада, а «Незевай» держался курса на юго-запад, поэтому большую часть пути через Тихий океан он шёл в галфвинд или близко к нему.

Шхуне как раз такой ветер был то, что надо. Её паруса вытянулись под углом сорок пять градусов к курсу, застыли в напряжении. Низкий центр тяжести, за счет уложенных в трюме пушек и ядер, уменьшал крен и снос, позволяя при необходимости идти круче к ветру.

Не бывает так, чтобы ветер совсем не менялся. Даже преимущественный. Но пока что «Незеваю» везло — все изменения оставались в допустимых пределах. А вот сила ветра менялась постоянно. Иногда они неслись, рискуя потерять мачты и паруса и Мите приходилось отказываться от бом-кливера и брать рифы на гроте. Иногда ветер становился слабым настолько, что Митя решался поставить рингтейл, которым раньше пренебрегал.

Это парус, его иначе называли бротвинер, как бы увеличивал грот, продолжая его далеко за корму. Гак и гафель наращивали дополнительными рангоутными деревьями, которые у российских промышленников названия не имели, а в Виктории их звали по-разному, кто спиртом, кто кто выстрелом. Между ними как раз и располагался дополнительный парус. Он, правда, требовал много работы, в том числе спуска и подъема грота, а с ним и топселя, поэтом Митя использовал более простую разновидность — треугольный рингтейл. Этот имел только один верхний фаловый угол, который поднимался к ноку гафеля, а нижняя шкаторина располагалась вдоль дополнительного дерева, причем крепилась только шкотовым углом. Так что ставили рингтейл быстро, а спускать грот при этом не требовалось. Умник Бараханов утверждал, что в переводе с английского название паруса означало хвостик колечком, который можно видеть у ездовых собак. И только понаблюдав некоторое время за работой рингтейла удавалось понять, откуда взялось такое странное название. Парус редко бывал тугим, полоскал при малейшем изменении ветра, и тогда становился похож на хвост, которым виляет ласкающаяся собака. Но свой небольшой вклад в общее дело он всё же вносил.

Шкиперы постарше утверждали, что существует ещё один парус под названием ватерсейл. Его, якобы ставили под рингтейлом, у самой воды. Но Мите такой никогда не попадался и он подозревал, что с ним не оберешься хлопот.

Ему нравилось управлять парусами. Не имея более ограничений из-за их ветхости и наличия, шкипер мог воплотить любой замысел. Особенно ему нравилось идти под всеми парусами, хотя это и требовало больше внимания. Разумеется «под всеми» означало лишь максимальную площадь. Штормовые и запасные паруса, а также брифок ждали своего часа в трюме.

Даже при слабом ветре парусов хватало, чтобы делать не меньше шести узлов против ветра. Немного? Да. Но продвижение продолжалось почти без передышки. Полное затишье наступало не больше чем на несколько часов, да и то не каждый день. За сутки шхуна нередко проходила по сто пятьдесят миль, а уж меньше ста не выходило ни разу.

Щенячьему восторгу от плавания, ощущению единства с морской стихией, мешало скопление людей на борту. Митя привык наслаждаться тишиной и покоем (качка, шум океана, свист ветра и скрип рангоута в счет, разумеется, не шли). А теперь даже в ночную вахту присутствие людей ощущалось. Кто-то выходил покурить, кто-то кряхтел в гальюне, одни спорили ночь напролет, другие храпели или кричали во сне. В хорошую погоду днём палуба и вовсе превращалась в лежбище котиков. И даже когда полковник Раш и Барахсанов играли на юте в шахматы, не произнося за целый час ни слова, Митя ощущал их присутствие.

С другой стороны, теперь его не грызло беспокойство за экономическую сторону дела и он мог полностью отдать себя морскому — ветрам, течениям, обсервации, состоянию рангоута и набора. Наверное, прав был Барахсанов, когда однажды заявил, что не стоит совмещать занятия торговца и моряка. Чеснишин сейчас полностью осознал, что являлся моряком, не торговцем.

* * *

Галина Ивановна довольно быстро справилась с качкой, но роман писать передумала. Во всяком случае отложила это баловство. Теперь по