Все дороги ведут в Реймс - Александр Петрович Харников

со стороны Фрейзера, а потом с моей и поручика. А потом был ужин, с обильными возлияниями – сначала вино из Шампани, потом из Бургундии, а в конце по глотку арманьяка – божественного напитка откуда-то из Гаскони. После чего герцогиня с улыбкой сообщила нам:

– Дорогой граф, не хотели бы вы в мужской компании проследовать в курительную комнату? Там же вы найдете и непочатую бутылку такого же арманьяка. А я, с вашего позволения, уединюсь с дамами в другом кабинете.

В курительной комнате лежали трубки, табак, а также самые настоящие кубинские сигары. Я до сих пор чувствовал себя немного неловко, не зная, как обращаться к своему визави. Но обстановку разрядил поручик, который поведал мне – пока что по-французски, ведь старший лейтенант Фрейзер не очень хорошо знал русский язык:

– Ваше сиятельство, господин старший лейтенант хотел познакомить меня со своими людьми, а я его – с нашими калмыками. Так что, с вашего позволения, мы вас покинем. Но я не успел вам сказать – мсье Новикофф действительно дядя нашего общего знакомого Тимофея Петрова.

Они с Аластером поклонились нам и вышли. А я неожиданно для себя решился спросить у Новикова:

– Господин Новиков, а мы с вами раньше не встречались? Тем более что Петров из Кончанского, да и вы, наверное, тоже?

– Встречались, ваше сиятельство, – улыбнулся тот. – Правда, было это давно. Вот только императрице Анне Иоанновне было угодно отправить меня в матросы.

И тут я вспомнил. Новиков был одним из интимных друзей тогда еще цесаревны Елизаветы Петровны – причем единственным, после удаления которого из Петербурга она была сильно опечалена. Я его немного знал. Пусть он был из крепостных, но мне очень нравилась его скромность – и, как я ощутил, некое внутреннее благородство. Неожиданно для себя я растерял все свое высокомерие, и разговор наш стал намного более живым и дружелюбным.

Кузьма вкратце рассказал мне историю своей жизни. Французский плен, бегство в Новую Францию, женитьба на индианке, жизнь среди дикарей…

– Нет, ваше сиятельство, там, конечно, тоже были всякие люди, но индейцы – и мохоки, и сасквеханноки – были, как правило, хорошими людьми, хоть и среди них находились негодяи. Но вас, наверное, интересует, что это за «другие русские» такие, и как они появились в Новом Свете. На последний вопрос я вам ничего сказать не могу – они и сами не знают, как это произошло. Но люди эти необыкновенные – это лучшие воины, которых я когда-либо видел, да и сражаются они так, что каждый стоит десятка, а может быть и двух десятков самых храбрых бойцов в мире.

– А сколько их?

– Около дюжины. Но именно им французы обязаны своей победой и под Мононгахелой, и под Ниагарой, и освобождением Акадии от англичан. И именно они получили два острова в полное свое распоряжение – кроме города Луисбурга. Там они хотят основать Русскую Америку.

И он мне кое-что рассказал про эту нашу колонию, о которой мы ничего не знали.

– Да, население там смешанное – и французы, и индейцы, и некоторые другие. Но все они считают себя русскими американцами.

Я сидел, как громом пораженный. Потом, опомнившись, я поинтересовался:

– А зачем ваша делегация прибыла в Европу?

– Мы направлялись в Санкт-Петербург, дабы сообщить обо всем случившемся ее императорскому величеству и просить у нее принять Русскую Америку под свой омофор. Но с условием полного ее самоуправления, так это выразил подполковник Хасханов – он у нас главный.

– А что вы еще намерены просить у ее величества?

– Для себя – ничего. Но мы хотели бы вам помочь в пределах наших скромных возможностей. Во-первых, обучить хотя бы некоторые части русской армии нашей тактике и методам ведения войны.

Я открыл было рот – и сразу же его закрыл. Эти люди многократно доказали свое подавляющее преимущество перед намного более крупными силами неприятеля. Причем воевали они с весьма сильным противником. И подобная помощь была бы для нас неоценимой.

– Кроме того, у нас есть, по словам подполковника, уникальные технологии, которыми мы хотели бы с вами поделиться. В нашей делегации есть Николай – точнее, Клаус – Кинцер, лучший наш оружейник; он же знаком и с некоторыми другими нашими умениями. И, кроме того, мы привезли с собой записки на различные темы, от производства стали до некоторых других изобретений, для которых нужно будет кое-что разработать. И здесь мы надеемся на помощь Михайло Васильевича. Кое-какие записи я ему уже передал.

– И этот ваш подполковник Хасханов и его люди ничего не хотят для себя лично за все это? Государыня может пожаловать их чинами, титулами и деревнями с крепостными.

– Награды заслуженные они примут с благодарностью. Только деревеньки с крепостными их интересуют мало. Жалованье, которое они получат от императрицы Елизаветы, конечно, не помешает. А что касается всего остального… Первое их условие – это, как я вам уже сказал, полная автономия. Второе – обещание, что господину Кинцеру и другим членам нашей делегации будет назначено достойное содержание, пока они в России, а также всяческие свободы – в первую очередь от наших чиновников. Ну и в-третьих – это уже от меня. Если ее императорское величество захочет наградить своих верных сынов за их верную службу Отечеству, то, как я уже вам говорил, это приветствовалось бы.

– И только?

– Именно так, ваше сиятельство. Подполковник как-то раз рассказал мне историю одного таможенника, который любил говорить: «Я мзды не беру, мне за державу обидно».

Такого таможенника я себе представить, конечно, не смог, но слова эти мне запомнились – и, забегая вперед, я и сам впоследствии пытался жить согласно им. И про себя пообещал, что сделаю все, чтобы добиться условий, которые передал мой старый знакомый Кузьма Новиков.

15 июня 1756 года. Франция. Шато Помпадур, Реймс. Поручик Ингерманландского пехотного полка Александр Суворов

Познакомив меня со старшим лейтенантом Аластером Фрейзером – этот чин, как мне объяснил сам Фрейзер, соответствует английскому лейтенанту, или российскому поручику – Кузьма Новиков, возглавлявший посольство русских, воюющих с британцами в Новом Свете, сказал нам в напутствие, что, дескать, мы с этим самым Аластером быстро найдем общий язык. Тут Кузьма оказался и прав, и не прав.

Дело в том, что я плохо знал английский язык, а мой собеседник, хотя и учился русскому у Кузьмы, но пока что не слишком в нем преуспел. Французский он знал лучше, и нам пришлось общаться на этом языке. Но мой новый друг говорил на нем с таким ужасным