Все дороги ведут в Реймс - Александр Петрович Харников

про то, что дальше они пошли на «Короле Пруссии» из Гамбурга в Дюнкерк, я узнал впервые от Петрова. Либо голубь не долетел, либо – что не менее вероятно – он не захотел ничего писать про более деликатные моменты, ведь крылатого гонца могли и перехватить. И именно поэтому Тимофей вернулся в Петербург. Тем более что встреча его с Манштейном, и тем более Воронцова с Финкельштейном, превзошла самые смелые мои ожидания от несостоявшейся миссии Тимофея в Берлин.

– Вот, значит, как, – покачал я головой. – Ну что ж, ты все правильно сделал. Так, значит, пруссаки добиваются нашей дружбы…

– Скорее «дружественного нейтралитета», ваша светлость, – возразил мне Тимоха. – Они знают, что канцлер Бестужев – англофил, и что он делает все, чтобы вовлечь Россию в эту столь ненужную для нее войну. Как мне рассказал вице-канцлер…

И он поведал мне про копию письма, якобы написанного Бестужевым, и про то, что в Берлине нам обещают передать его оригинал. И своими словами пересказал содержимое письма. Я остолбенел – если оригинал увидит ее величество, то Бестужеву предстоит дальняя дорога в один из сибирских острогов. И поделом, ведь этот человек продался нашим английским «друзьям», и его влияние на ее императорское величество весьма пагубно для нашей державы.

– Жаль, что все, что у нас есть – это только твои слова.

– Ваша светлость, вице-канцлер предлагал мне снять копию и привезти ее вам, но я опасался, что меня по дороге перехватят. Ведь у нас в делегации есть как минимум один человек Бестужева. И, вероятно, второй – нам в последний момент навязали некого поляка в качестве члена делегации.

– Слыхал я про это. Но, я надеюсь, у вице-канцлера есть понимание ситуации.

– Именно так. Но такое впечатление, кто-то из них узнал об этой бумаге. И о том, что я остался в Гамбурге, а не направился в Дюнкерк вместе с другими членами делегации. И приняли меры.

Он поведал, как он краем уха услыхал недалеко от станции дилижансов, как двое местных жителей, по внешнему виду – сущих разбойников, обсуждали, что им нужно захватить русского по фамилии Петров и передать его какому-то «Вильсону». И, главное, доставить этому «росбифу» все бумаги, которые найдутся на его персоне. «А деньги, он сказал, можно будет оставить себе», – сказал один разбойник другому.

– Хорошо еще, что они ничего не знали про Шиллингера, и, когда мы с Клаусом садились в дилижанс, они сначала стали подслушивать, но потом я слышал, как один из них выругался – мол, эти явно не те. Впрочем, за нами следили и в Травемюнде. Нам еще повезло, что один из кораблей, уходивших в тот же день, направлялся в Ревель с заходом в Штеттин. Но я не удивлюсь, если на обратном пути меня будут поджидать либо в Любеке, либо в Гамбурге.

– И что же вы хотите сделать?

– Я договорился с графом Воронцовым, что я буду их ждать в Гамбурге, начиная с пятнадцатого июля. Но отправлюсь я туда не через Любек, а, наверное, через Росток. И далее по южному маршруту – ведь в ганноверских землях меня никто не знает, особенно если я буду под личиной Шиллингера или кого-нибудь другого.

– Понятно… И оттуда прямиком в Берлин.

– Именно так, ваша светлость. Сначала, конечно, в Любек, а оттуда в Росток или Штеттин.

– А что насчет господина Ломоносова?

– Ему выдали бумагу о помиловании, подписанную самим королем Пруссии. Но попросили его путешествовать под чужим именем, поелику возможно. Впрочем, другая бумага предписывает всем чиновникам Прусского королевства не только пропускать русскую делегацию, но и оказывать им всяческую помощь и поддержку. Она тоже подписана прусским королем. Но, насколько я понял, Ломоносов намеревается посетить Париж, дабы встретиться с тамошними учеными, и в Пруссию с нами не поедет.

– Ясно… А теперь расскажи про Кузьму Новикова.

– Александр Иванович, я не могу быть уверенным, что глава русско-американской делегации – мой дядя. Да, его зовут Кузьма Новиков, но разве мало людей с такими именем и фамилией у нас на Руси? Я передал письмо с поручиком Суворовым, с просьбой узнать, не из моего ли родного Кончанского этот человек, и, если да, то передать ему мое письмо. Ведь у нас его считали погибшим. Только бабка моей матери, Настасья Ивановна, запрещала служить по нему панихиды и говорила, что знает, что он жив. Ведь никто не видел его мертвым, а молиться за живого человека, как за покойника – большой грех. Она говорила: «Чует мое сердце, что он не умер. Просто занесло его на край света, откуда он не может подать нам весточку…» Вот только не знаю, зачем королю Фридриху нужен мой дядя. Если, конечно, это и вправду мой дядя. Впрочем, он хочет видеть и других членов нашей делегации. Интересно, зачем? Неужто он будет склонять Россию к союзу? Ведь вполне вероятно, что вскоре опять что-нибудь начнется.

Я задумался. Новая война в Европе витала в воздухе, ведь Австрия так и не смирилась с поражением в недавнем конфликте[83]. Тогда Пруссия в союзе с Францией изрядно намяла бока австриякам и англичанам. Пруссаки захватили Силезию, а англичане сыграли с французами «вничью» – британцы вернули французам захваченный у них Луисбург в Новом Свете, а взамен французы отдали англичанам захваченный у них в Индии Мадрас.

Пруссаки остались довольны результатами той войны. И зная о том, что вскоре им придется вновь скрестить мечи с австрийцами, усиленно готовились к новой схватке. Вот только союзники у короля Фридриха могли поменяться. Французы на этот раз могли сражаться на стороне австрийцев, а англичане оказались бы в одном ряду с пруссаками.

– Ты прав, Тимоха, – ответил я. – Тем более что Фридрих помог вам и с деньгами – а это бывает очень редко, он весьма прижимистый, если не сказать скупой – и с кораблем, доставившим нашу делегацию в Дюнкерк. Если, конечно, он их туда доставил.

– Не вижу причины не доверять пруссакам в этом случае, ваша светлость, – покачал головой Тимофей.

– И то, что помиловали Ломоносова… Конечно, пруссаки поступили подло, когда хотели заставить его, русского подданного, служить в их гренадерах. Тем не менее, это еще один дружественный шаг с их стороны.

– Кроме того, по словам генерала Манштейна король Фридрих пообещал показать поручику Суворову свое войско, дабы тот убедился, что Пруссия не собирается воевать с Россией.

– А Манштейн обратился к тебе, так как он, как человек, приговоренный к смертной казни, не мог встретиться с кем-либо из членов делегации? Понятно, что с тобой,