Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

Он почувствовал, как его пальцы начинают сжимать край бумаги, но не мог заставить себя оторвать взгляд. Что если он просто исчезнет из этого списка? Что если он исчезнет, как Савельев? И в этот момент его разум, в котором смешивались страх и злость, начал давать сбои, как машина, пытающаяся запустить механизм, который не может работать. Но не было времени для раздумий. С каждым новым дыханием, с каждым новым ударом сердца он ощущал, как его мысли начинают разрываться от внутреннего напряжения. Страх, которого он так долго избегал, наконец, взял верх, но на его место вскоре пришёл гнев.

Гнев сковал его сознание. Он не хотел быть пешкой. Он не мог оставаться просто частью игры, которой они управляли. Он должен был выбрать — либо поддаться этой системе, либо бросить ей вызов. И если даже его слабость, его внутренние инстинкты, говорили ему, что сопротивление бесполезно, то его гнев, его омегическая ярость, требовали другого ответа. Он был не просто омегой. Он был человеком, и даже если эта система пыталась его поглотить, она не могла забрать его человечность. Он смотрел на список, и в его груди разгоралась пламя.

«Они не просто запугивают. Они дают мне выбор. Они хотят, чтобы я выбрал, останусь ли я пешкой или сломаю игру».

Николай сидел напротив, и его глаза, как безмолвные зеркала, отражали всё, что происходило в этой комнате. Он не был похож на тех, кто способен сломать систему. Он был омегой, таким же, как и Мирослав, но в нём была какая-то стойкость, невидимая, но ощутимая в каждом движении, в каждом взгляде. Его руки сжимались в кулаки, но это не было проявлением агрессии. Это было скорее замешательство, уставшая тревога, которой не хватало выхода.

— Ты знаешь, что это значит, да? — спросил Николай, его голос был тихим, но с оттенком тоски.

Это был вопрос, на который не было ответа, но его всё равно задали. Его глаза пытались найти тот ответ в Мирославе, которого он не знал, но надеялся найти.

Мирослав не мог ответить сразу. Его собственные чувства так переплетались, что он не знал, что говорить. Каждое слово, которое он произносил, казалось ошибкой. Он не знал, как правильно выразить то, что происходило в его душе. Всё его существо было охвачено внутренним конфликтом. Его омегические инстинкты пытались уговорить его подчиниться, но его человеческая природа, его желание быть свободным, не позволяли ему это сделать.

— Я знаю, — сказал он, и его голос был ровным, но в нём звучала та же ярость, которая поднималась в нём с каждым новым дыханием. — Они предлагают мне сдаться.

Николай молчал, но его молчание было не просто отсутствием слов. Это было как молчание человека, который, возможно, и знал ответы, но не мог их произнести, потому что эти ответы были слишком тяжёлыми, слишком опасными для того, чтобы их озвучивать. Он сдерживал свой страх, свои сомнения, но Мирослав видел это. В его взгляде было что-то более глубокое, чем просто отрешённость. Он видел разочарование в системе, в том, как она затягивает их в свои сети.

— И? — Николай наклонился вперёд, его глаза были полны ожидания.

Он был готов услышать тот ответ, который, казалось, они оба знали, но не хотели признавать. Но Мирослав, взглянув на него, знал: его решение уже принято.

Он медленно поднялся, и его движения были не такими спокойными, как обычно. Теперь его тело было напряжено, как струна, готовая порваться. Он подошёл к столу, и взгляд его снова упал на список. Список, который стал его заключением. Он не мог больше смотреть на него, не мог позволить себе быть слабым, не мог сдаться.

Он схватил лист и резко порвал его пополам. Звук бумаги, рвущейся на части, был не просто звуком. Это был акт, акт отвержения того, что ему предлагали. Это был момент, когда он восстал против того, что ему навязывали.

Николай, словно ожидал этого, расслабил плечи и глубоко вздохнул. Он знал, что Мирослав не сломается, что в нём есть нечто большее, чем просто страх. Он видел, что Мирослав готов был бороться.

— Я знал, что ты не сломаешься, — произнёс Николай спокойно, с лёгким оттенком уважения.

Это было больше, чем просто признание. Это был момент, когда оба понимали, что их дорога уже не будет прежней.

Мирослав почувствовал, как напряжение, которое он держал в себе, немного ослабло, но внутри его всё ещё горело. Это был не конец. Это был только первый шаг в игре, которую они только начинали.

Мирослав встал, стараясь не выдать внутреннего напряжения, которое с каждым моментом поглощало его всё больше. Кажется, что его тело отказывалось идти, но он заставил себя двигаться. Шаги, как удары молота по его разгорячённому сознанию, эхом разнеслись по пустой комнате, звуками, которые казались слишком громкими, слишком обнажёнными для этой тихой ночи. Он шёл, но не знал, куда. Может быть, он искал чего-то, чего не мог найти ни в этой комнате, ни в самом себе. Может, он искал какую-то точку опоры, тот взгляд, который поможет ему понять, что делать дальше. Но всё, что он мог найти, — это те же пустые стены, те же шорохи, которые наполняли его душу отчаянием. Время шло, но не приносило ни уверенности, ни освобождения.

— Но теперь вопрос — что дальше? Я уже в списке. Ты — тоже. Мы не можем просто сидеть и ждать, — сказал он, обращаясь к Николаю.

Его голос звучал твёрдо, но в нём была нотка тревоги. Эта тревога была не от страха, нет, она была чем-то более глубоким, почти невыносимым. Это было не осознание того, что их жизнь теперь висит на волоске, а скорее понимание, что они стали частью чего-то, что могло поглотить их обоих. Он понимал, что не может сидеть в тени и ждать, пока они не окажутся в центре этого мира, этого нового порядка, этого огромного механизма, которым они стали неотъемлемой частью. Он был омегой, и в его жизни уже не было места для воли, для выбора. Он был в игре, и эта игра только начиналась.

Николай, сидящий напротив, как обычно, казался спокойным,