Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

— Ты с ума сошёл? Это же самоубийство! — воскликнул он, и в его голосе звучала не просто паника, а настоящая оторопь.

Это было слишком. Он не был готов к этому, и он не был готов принять этот выбор. Но Николай стоял неподвижно, как каменная скала, невозмутимый и спокойный, как если бы он уже был готов к тому, что Мирослав не примет этого. И Мирослав знал, что Николай не просто доверял этому плану. Он верил в него, как в неизбежность.

Николай усмехнулся, но в этой усмешке не было ни веселья, ни радости. Это было то, что может быть присуще только человеку, который понял, что другого пути не будет. Его улыбка была похожа на усмешку человека, которому не осталось ничего, кроме как следовать вперёд, несмотря на всю безумность того, что они задумали.

— А у нас есть другой вариант? — спросил он, и в его вопросе было всё: отчаяние, тяжесть принятия, и, возможно, понимание того, что этот выбор — единственный.

Ужас в его глазах был скрыт под этой маской уверенности, но Мирослав видел его. Он видел, как Николай понимает, что эта игра не имеет других исходов.

Мирослав замолчал. Эти слова эхом отозвались в его голове. Не было другого варианта. Он это знал. Он знал, что теперь, когда они были в игре, они не могли просто сидеть и ждать. Не могли ждать, пока их раскроют, пока их действия станут известны. Они должны были действовать. Но как? Как, если они с каждым шагом углублялись в эту пропасть? Как, если каждое их движение может стать последним?

— Где этот архив? — спросил он, пытаясь найти хотя бы слабое утешение в собственных словах, в своей последней надежде.

В его голосе не было решимости, только страх. Но Николай, смотря на него, как если бы видел весь его внутренний конфликт, не поддался.

Николай медленно повернулся к нему, и в его взгляде была не просто решимость. Это была целеустремлённость, отчуждение, которое давало ему силу двигаться вперёд. Его глаза были полны решимости, и Мирослав почувствовал, как он сам, как омега, не может двигаться в том же направлении, что и Николай. Он был тем, кто всегда должен был следовать, тем, чья судьба зависела от кого-то другого.

— Больница. Подвальный уровень. Там хранят все старые дела, списки уволенных, переведённых, «исчезнувших», — сказал Николай с такой тихой уверенностью, что это ощущалось как удар.

Слова в его голосе не звучали просто как информация. Это был ключ к их будущему, но Мирослав почувствовал, что этот ключ открывает двери в ад. Всё, что скрывалось за этими словами, теперь не было просто частью плана. Это было знаком, что они вошли в игру, от которой не будет возврата.

Мирослав прошёл рукой по лицу, пытаясь осмыслить то, что только что услышал. Это было безумие. Безумие, которое он не мог понять, не мог принять. Он был человеком, который всегда следовал, но теперь он должен был действовать. Как? Он не знал, не мог понять. В его голове крутились обрывки мыслей, каждая из которых была отголоском страха и сомнений. Но Николай стоял рядом, не колеблясь, не отступая, как камень, который невозможно сломать.

— И ты хочешь, чтобы мы просто вошли туда и вынесли документы? — спросил он, его голос был полон укоризненной тревоги, но Николай не пошатнулся.

— Нет. Я хочу, чтобы мы узнали, кто там главный, — сказал Николай, и в этих словах было больше, чем просто намерение.

Это было не просто знание. Это было откровение. Это было как пробуждение от кошмара, который они не могли остановить. Мирослав почувствовал, как его тело напряглось. Он не знал, что это за игра, но он знал одно: если они выйдут живыми, это будет чудо.

Тишина, как тяжёлое одеяло, покоилось между ними. Мирослав, как омега, ощущал напряжение в воздухе, его инстинкты взывали к нему, чтобы он подчинялся, чтобы он оставался в стороне. Но его ум, его желание бороться, кричали об обратном.

Мирослав встал, его тело было усталое, но всё же напряжённое, как струна, готовая порваться. Он подошёл к столу и, не раздумывая, собрал обрывки списка, которые так странно и пугающе лежали перед ним, напоминая о том, что они уже стали частью этой игры. Как будто этот список был последним куском их общей судьбы, тем куском, который невозможно вернуть в прежнее состояние. Когда он положил эти клочья бумаги в карман, он почувствовал, как тяжело его грудь от напряжения. Это была не просто боль. Это был разрыв между его желанием и его обязанностью, между тем, что он знал, и тем, чего не знал, но что неизбежно должно было наступить.

Он посмотрел на Николая. Этот взгляд был острым, как нож, и одновременно полным отчаяния, как если бы все вопросы, которые он не мог сформулировать, нашли своё отражение в этих глазах. Что он должен сделать? Как выбрать? Но он уже знал ответ, даже если его не осознавал. Их путь был уже решён, и теперь всё, что оставалось — это двигаться вперёд, невзирая на опасности, невзирая на страх. Но он не был готов. Он не был готов стать тем, кем ему нужно было стать. Он, как омега, был всегда тем, кто следил, тем, кто подчинялся, тем, чьи инстинкты говорили ему спасаться. Но сейчас, в этой комнате, он не мог спастись. Он был уже втянут в этот мир, в эту систему, и теперь его инстинкты кричали ему: ты должен бороться. Но как бороться с тем, что невозможно победить?

Николай смотрел на него, его взгляд был твёрд и решителен, как камень, который не может быть разрушен. Николай был омегой, и его природа не позволяла ему быть тем, кто отступает. Его лицо не выражало страха, его глаза не дрожали от сомнений. Он был тем, кто действовал, и в этом была его сила. Мирослав чувствовал, как его собственные колебания и страхи уходят в тень, как если бы они не могли существовать в этом взгляде. Он понимал, что Николай был тем, кто мог вести, даже если весь мир рушится вокруг.

— Когда? — спросил Мирослав, его голос