Тот, кто пришел из завтрашнего дня (1-11часть) - Алёна1648

падёт. Слабость — это тот шаг, который ведёт к поражению. И если он не сможет показать свою силу, свою уверенность, он исчезнет, как множество других, как те, кто не выжил в этом мире.

«Проверки… они не нападают сразу. Они хотят увидеть, как я буду себя вести. Если испугаюсь — значит, я слабый, и меня можно убрать. Если нет… значит, со мной нужно считаться».

Мирослав сглотнул. Страх не был тем, что могло его остановить. Страх был тем, что уже поднимало руку, чтобы ударить. Но теперь он знал, что этот бой будет не за жизнь. Он будет за его место в этом мире. За право существовать. И его сердце, которое когда-то было столь живым, теперь стало твердой решимостью.

Но когда он сделал шаг вперёд, чтобы пройти мимо стоящих мужчин, он ощущал, как за его спиной всё ещё стоит этот невидимый взгляд, который будет его преследовать, даже когда он уйдёт.

Он мог лишь пройти мимо, казалось, не замечая их, но он знал, что каждый его шаг будет прочитан. Словно в его глазах был отпечатан каждый момент страха, каждого сомнения. Но он не мог остановиться. Он знал, что если поддастся, если хотя бы раз замедлит шаг — он окажется сломленным. И этого Мирослав не мог позволить себе.

Мирослав шёл по улице, и каждый его шаг ощущался как тяжёлый груз, который, тем не менее, он не мог сбросить. Город, который раньше был привычным, теперь наполнялся значением, теряя свою обыденность. Утро не было таким, как прежде. Влажный воздух, запах угля и гаря, проникающий даже в лёгкие, и те же улицы, по которым он когда-то проходил, не обращая внимания, теперь становились слишком громкими, слишком агрессивными. Все, что окружало его, казалось, смотрело, следило за каждым его движением, за каждым его выбором. Что-то висело в воздухе — нечто тяжёлое, сжимающее грудную клетку и заставляющее каждый вдох быть более осознанным.

Он не мог не чувствовать, что этот день стал чем-то совершенно иным. И если раньше Москва была для него просто домом, где он жил и работал, теперь она превратилась в бойцовский ринг, где каждый шаг, каждый взгляд — это уже не просто часть повседневной рутины, а момент, решающий его судьбу. Он чувствовал это — и эта уверенность не была обманом. Каждый взгляд, каждое его движение было под микроскопом, его действия не могли быть обычными, они должны были быть осознанными, полными воли и силы. Иначе… иначе его просто разобьют.

Мирослав не мог себе позволить ошибиться, не мог позволить показать, что он боится. И как бы не была тяжела эта реальность, он знал, что если он начнёт сворачивать, если хоть на секунду покажет свою слабость — всё закончится. Не просто игра, а его жизнь будет брошена в этот жёлтый свет, растворённый в холодном, обжигающем взгляде тех, кто смотрит и ждёт. Карпов, наверное, точно знает, что он теперь на этом пути. Он нацелен, он будет следить, подставлять ловушки и ждать, когда Мирослав падёт. Но падение — это не выбор.

Он не мог позволить себе быть слабым. И вот, сейчас, стоя на этом углу, среди прохожих, он чувствовал, как что-то в его теле напряжено до предела. Каждый шаг был как испытание, каждый взгляд из толпы — не просто случайный взгляд. Это был взгляд наблюдающего охотника, который ждёт ошибки, который ищет ослабление, стремится увидеть его слабость.

Он должен был идти. Шагать вперёд. Это был его единственный выбор. Он не мог допустить мысли о другом пути. Если он свернёт за угол, если пойдёт иным маршрутом, если попытается скрыться от этих невидимых глаз, то всё будет кончено. Они поймут. И тогда, даже если они его не поймают, он уже потеряет. Он будет скрытым, беспомощным, таким же ничтожным, как и те, кто ломается перед этой системой.

И Мирослав, сам того не замечая, зажмурил глаза, собираясь с силами. Пропускать их, не замечать, как будто ничего не произошло — это будет его победой. В этом была его сила. В этом он был уверен. Пусть его тело испытывает этот холод, пусть его мысли тревожат, но он не должен позволить себе измениться. Он не может чувствовать страх. Это значит, что он проиграл. И он не собирался проигрывать.

Когда он пошёл, шаг за шагом, его ноги двигались с какой-то железной, почти механической решимостью, но с каждым моментом этот внутренний холод, этот вопрос: Что, если?, становился невыносимым. Он шёл, зная, что следят, что всё уже под контролем этих невидимых глаз. Но он не мог позволить себе сбавить темп, не мог дать ни малейшего повода для их удовлетворения. Он видел омегу у газетного киоска. Тот, как и все, не заметил его. Или, может, заметил и не захотел признать? Неважно. Мирослав продолжал идти, и когда его взгляд скользнул по военному альфе — тому, кто тоже стоял и, казалось, был частью той же тени, он почувствовал напряжение. Не какое-то очевидное, нечто резко заметное, а вот именно это напряжение, которое лежит между ними, как невидимая граница, которую он не должен пересекать. В их взгляде была тишина, как у людей, которые знают друг друга слишком хорошо и слишком много. Это была не случайная встреча. Это было знакомство.

— Доброе утро, товарищ, — сказал Мирослав, и его голос не дрогнул.

Он чувствовал, как эти слова вырываются, как они крепко захватывают пространство, но при этом звучат спокойно, даже холодно. Он не боялся. Или, может, боялся, но не показывал этого.

Альфа молчал, но в его взгляде был не страх, а нечто другое. Кивок — он был таким мелким жестом, таким малым движением, что это больше походило на согласие, на понимание.

«Ну вот и познакомились», — подумал Мирослав, когда его взгляд окончательно встретился с его глазами.

Это был первый шаг. Не столько по отношению к нему, сколько к самой ситуации. Мирослав знал, что, возможно, этот взгляд будет иметь последствия.

Николай, шедший рядом, заметил это. Но его лицо было все тем же, как и прежде. Голос у него был сухим, как будто он всё уже знал и был готов к последствиям.

— Ты слишком играешь в открытые карты, — сказал он, сдерживая осуждение, но оставляя в голосе нечто, что можно было бы назвать сожалением или недовольством.