Чужие степи – Оффлайн - Клим Ветров

Глава 23

Зяма, рыча перегруженным мотором, вылез из сырого оврага, выплюнув комья глины из-под колёс. Солнце, уже совсем низкое и багровое, ударило в глаза, ослепив на секунду. Покатились вверх, на гребень, подпрыгивая на кочках так, что зубы клацали. И вот они, родимые: Несколько потрёпанных жизнью машин, да с десяток телег, запряжённых невидимыми отсюда лошадьми. Они не успели даже толком лагерем встать, растянулись вдоль реки, как струна. Метров семьсот до цели, может, чуть больше. Разогнавшийся с горы «Зяма» — обвешанный бронелистами до состояния железного бегемота, — преодолевает это расстояние за какие-то секунды. Но о внезапности нет и речи. В смотровую щель отчетливо видно как из лагеря в разные стороны разлетаются всадники. Их было много, десятка два, и они уходили, растворяясь в рыжей степи. Но они мне были не нужны — ими займутся другие, заранее занявшие позиции для перехвата. Моя задача — вывести машину туда где держали пленников.

Мотор ревел, надрываясь, «Зяма» подпрыгивал на неровностях с грацией пьяного носорога. Всё вокруг дребезжало и лязгало. Сквозь гул двигателя и лязг железа прорывались выстрелы: сухие, отрывистые щелчки — карабины, побасистее и чаще — калаши ребят, и совсем уж хриплым рыком, короткими, злыми очередями огрызался где-то сзади наш единственный ПКМ. Пули свистели где-то рядом, цокая по камням или с воем уходя в небо.

Не знаю почему, но внутри всё пело каким-то диким, первобытным гимном. Адреналин лил в жилы раскалённый металл. И если бы не рвущийся из рук руль, отдающий каждой кочкой, и не невозможность отвести взгляд от узкой полоски дороги, видимой через бронещель, я бы, наверное, присоединился к всеобщему веселью. Да-да. Именно веселью. Даже Аркадий, наш местный гуманист, совсем недавно так увлечённо ратовавший за права «угнетённых аборигенов», сейчас не менее увлечённо лупил по ним из своей «Сайги», откинув створку бойницы. Леонид что-то орал, но слова тонули в реве — видимо, подавал команды или просто матерился. Толян торчал сзади, поливая степь из выданного накануне старенького «шмайссера», и только Олег, прильнув щекой к прикладу карабина, молча, методично посылал в степь пулю за пулей.

Я сомневался в точности такой стрельбы на ходу по скачущим всадникам — трясло нещадно, — но сейчас это было не важно. Сейчас важно было не растерять этот безумный боевой дух и, главное, ненароком не подстрелить друг друга. Ещё один небольшой спуск в ложбинку, где трава была выше и зеленее, ещё один резкий подъём, и вот цель прямо перед носом. Со всей дури упираясь в педаль тормоза, чувствуя, как блокируются колёса и «Зяма» начинает скользить по гальке, я еле успел остановиться прямо возле целого ряда брошенных телег.

Открыл дверь. Чуть в стороне, толпились женщины и дети. Человек сто, не меньше. Они сбились в кучу, как овцы перед грозой.

Сквозь медленно оседающее облако рыжей пыли я впервые отчетливо разглядел их лица. Грязные, пропахшие потом и дорожной пылью с ног до головы. Глаза — огромные, полные животного ужаса, особенно у детей, которые жались к юбкам матерей, пряча лица. Но спустя секунду, поверх этого всепоглощающего страха, прямо на моих глазах в некоторых взглядах вспыхнул, замерцал робкий огонёк надежды. Или это просто блик заходящего солнца? Уходящее светило уже коснулось горизонта, подкрашивая степь, машины, лица людей зловещей, кровавой краснотой. Тени вытянулись до бесконечности, добавляя и без того жуткой картине апокалиптичности. Женщины молчали и не двигались, будто окаменев. Даже дети не издавали ни звука — ни плача, ни всхлипа. Эта тишина после грохота боя давила сильнее любого крика.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… — глухо, словно сам себе, пробормотал Леонид, сидевший справа. Он решительно дернул ручку потяжелевшей от навешенного железа двери. Металл скрипнул, открывшись с усилием.

Женщины по-прежнему стояли немы, как изваяния.

— Не бойтесь! — Леонид почти крикнул, опуская ствол своего АК вниз. Голос его сорвался, был неестественно громким в этой тишине. — Мы не причиним вам вреда! Видите? — Он демонстративно положил автомат на сиденье и жестами, преувеличенно четкими, показал пример: присел на корточки, затем махнул рукой вниз. — Сядьте! Все сядьте на землю! И не волнуйтесь, — он попытался улыбнуться, но получилось больше оскалом, — никто вас больше не тронет!

Какое-то время ничего не происходило. Только ветер шевелил пыль и клочки травы у колёс. Но видимо, Леонид так широко и настойчиво махал руками, так старался показать свои беззубые (в переносном смысле) намерения, что сначала одна девчонка, худенькая, в порванном платье, медленно, как в замедленной съемке, опустилась на траву. За ней, озираясь, присела другая, потом третья… И через минуту вся эта серая, испуганная масса медленно осела на землю, образовав пятно посреди вытоптанного лагеря. Дети забились внутрь этого человеческого круга.

— Оставайся в машине! — рявкнул Леонид, когда я потянулся к своей двери. — Назад сдай! Так, чтобы обзор был на лагерь!

Ага. Сказал тоже — «обзор». Откуда ему взяться в этой железной коробке, превращённой в консервную банку? Лобовое — узкая щель между бронелистами, боковые стекла закрыты сталью, смотровые лючки миниатюрные. Всё, что видно — это узкий сектор перед капотом и кусочек неба через верхний люк.

Но приказ есть приказ. Я выжал сцепление, воткнул заднюю, и слепо шаря взглядом по местам, где должны были быть зеркала (привычка!), аккуратно тронулся с места, сдавая задом. Тормознул, прижался лицом к холодному металлу бронелиста, к прорези в лобовом стекле, пытаясь поймать хоть какой-то угол обзора на сидящих пленниц и брошенный транспорт.

Ну да, если вплотную прилипнуть к щели, видимость становилась более-менее приемлемой. Пленниц почти не видел — угол не тот, а вот Олега, проверяющего брошенные машины, было видно отлично. Он двигался осторожно, пригнувшись, автомат на изготовке. Стекла у машин аборигенов были тонированы в мутную черноту, кроме лобовых — их попросту не было, выбиты или сняты. Каждый автомобиль выглядел загадочной шкатулкой Пандоры — чёрт знает, кто или что могло прятаться внутри?

Первым за телегами стоял микроавтобус «Ниссан» какого-то лохматого года выпуска. Серый, в продольных полосах ржавчины, на крошечных, уже лысых колесиках со штампованными дисками. На заднем стекле, заляпанном грязью, угадывалась наклейка: нечто неприличное и надпись «Можем повторить». Хотя бы капля знакомого мира — надежда, что пленницы прибыли из нашей реальности, крепла.

Олег подкрался к микроавтобусу в полуприсяде, стараясь быть