Чёрные скрижали - Павел Сергеевич Комарницкий

у него клокотала нежность. Каждый жест юной целительницы, каждый изгиб фигуры сейчас был таков… а впрочем, незачем сооружать громоздкие словесно-описательные конструкции. Чудо моё, невероятное чудо — и точка.

— Ну вот… — закончив, Изольда вытерла блестящий от пота лоб. — Будет жить твой Гришка.

— Спасибо, тётя Изя! — девчушка, почти не дышавшая в течении всего сеанса, вспыхнула счастливейшей улыбкой. — Большое-пребольшое спасибо!

— Большое-пребольшое пожалуйста! — улыбнулась фея.

— Тётя Изя, я что хотите для вас сделаю, вот! Всё-превсё!

— Всё-превсё? — рассмеялась Изольда. — Тогда не болтай никому, что я тут живу.

— Но как же… — девочка даже губки оттопырила. — А если кому-то ещё злые мальчишки гайкой? Ой, да ну все же уже и так знают, где вы живёте!

Когда обладательница исцелённого Гришки ушла наконец, прижимая к груди коробку с рыжим сокровищем, Денис осторожно обнял любимую, и та послушно уткнулась ему в грудь.

— А ты говоришь, мещёрские болота… Видишь, как скоро тебя отыскали в необъятной Москве.

Пауза.

— Этот мир только на первый взгляд кажется бескрайним. А так он очень тесен…

Иевлев вдруг легонько, чисто символически шлёпнул девушку ладонью по обнажённому краю ягодицы, бесстыже высунувшемуся из-под края сарафана.

— Ай! Ты чего, Дениска?

— Замечание вам, товарищ Жемчужина. До каких пор вы будете разлагать молодёжь демонстрацией интимных тайн? Здесь вам не Бессмертные Земли.

— О, как это грустно! — Изя возвела невинные очи к небесам.

И они разом расхохотались.

Баюн, стоически терпевший до последнего момента, наконец не выдержал — соскочил с кровати, где отдыхал после сна, и огласил квартиру негодующим мявом. Ну в самом деле, сколько можно?! Спасение котёнка, это чрезвычайно благородно, и против интима кто бы возражал… но разве можно забывать о главном — вовремя покормить кота?!

…

— Ну-с, как мы себя чувствуем, Нина Андреевна?

Исилиэль с большим трудом сдержала хищную усмешку. Ну наконец-то. Наконец-то главный палач соизволил заявиться в её узилище один, без мясистых подручных и даже без вертлявых помощниц. Теперь главное — не спугнуть.

— Опять ты здесь, палач. Чего тебе надо?

— Пустяки, совсем пустяки. Посмотрю я вас, послушаю и баиньки, — наверное, таким голосом эти обезьяны разговаривают с существами, ещё более низкими по уровню интеллекта, нежели они сами. Хотя, право, куда уж ниже…

— Делать тебе нечего. Впрочем, смотри и слушай, мне этого куска мяса не жаль, — пожилая дама встала с кровати и принялась расстёгивать халат, под которым ничего не было.

— Право, вы зря отказываетесь носить бельё, Нина Андреевна…

— Я не понимаю, о чём ты тут бормочешь. Смотри что тебе интересно и убирайся! — женщина широко распахнула халат.

Сдерживая ухмылку, доктор приложил стетоскоп к голому телу — кстати говоря, отнюдь ещё не дряблому. Вполне даже спортивная дама эта Нина Андреевна, вон как мускулы переливаются на бёдрах, и пресс на животе имеется, не сальное брюхо… груди, правда, заметно отвисли, ну да к полтиннику у кого они торчком…

Он даже не успел понять, что это — просто гортань пронзила острая боль, разом перехватив дыхание. Виталий Викентьич рванулся руками к горлу, но пациентка изо всех сил вцепилась ему в кисти рук и повисла всем телом, не давая возможности выдернуть заточку. Несколько секунд шла отчаянная борьба, затем глаза врача закатились, и он рухнул на пол.

Исилиэль запахнула халат, отёрла испарину со лба. А руки-то как дрожат, бездна… Спохватившись, бесшумно метнулась к двери, осторожно выглянула в коридор. Узилище мохнорылых было наполнено звуками, кто-то где-то кричал, совсем неподалёку перебранивались невнятные взвинченные голоса, однако в самом коридоре никого было не видно. Отлично, просто отлично…

Вернувшись к лежащей жертве, женщина деловито нацепила стетоскоп и сунула наконечник-раструб за пазуху. Вовремя, кстати — бешено стучащее сердце сбилось с ритма и вдруг затихло. Подождав ещё секунд двадцать, Исилиэль стащила с шеи стетоскоп и осторожно вытянула из горла убитого толстую иглу. Обмотанная тряпичной лентой импровизированная рукоять пропиталась кровью, но это было уже неважно. Так… теперь помощница палача, издевательски именуемая мохнорылыми «медицинская сестра»… нашли себе сестричку…

Затолкав труп под кровать, женщина вышла из бокса, аккуратно прикрыв за собой дверь. Или взять белый халат? Нет, не сейчас… сейчас рано… Халат возьмём у «сестрички».

Дежурная младшая палачиха перебирала у себя в камере пыток, именуемой тут «процедурной» какой-то инструментарий, звякала металлом и стеклом.

— Куда! Чего тебе? — нелюбезно окликнула она нахальную пациентку, без стука впёршуюся в кабинет. — Там на двери что написано, э?

Вместо ответа пожилая тётка в измятом халате привалилась к стене, хватая воздух ртом.

— Э! Эй, ты чего?!

— Се… рдце…

Бросив железки-стекляшки, медичка подбежала вплотную. Удар! На сей раз ввиду равенства в росте и удобной позиции Исилиэль била в ухо, и рука опять не подвела — «сестра» рухнула как подкошенная. Нагнувшись, женщина обшарила карманы убитой, повертела в руке блестящий никелированный ключ. Подошла к двери, однако ключ от процедурной уже торчал изнутри в замочной скважине. Повернув его, пленница уже не спеша огляделась. Ого, сколько тут убойных штуковин… и белый халат на крючке. И чёрный свитер свёрнут на стуле в углу как по заказу, ну надо же — никаких пятен крови не видно. Отлично, пока всё идёт как надо. Теперь будет самое трудное — вооружённый охранник.

Стянув с убитой колготки, женщина с отвращением напялила их на себя. Примерила сапожки — как раз, ну, может, на пол-размера больше. Теперь свитер… халат… и причесаться, привести себя в порядок — насколько это вообще возможно для нынешнего тела.

Зеркало отразило невысокую, подтянутую пожилую женщину хомо с бледным, решительным лицом. И тёмные круги под глазами… мда… увидел бы её сейчас её семейный эскулап… Ладно, сантименты по боку. До своих ещё нужно суметь добраться.

…

— … Нельзя сидеть столько времени за компьютером, Стасик. Ты же глаза испортишь.

— Не испорчу, мама. Я постоянно отвлекаюсь и гимнастику для глаз делаю. Вот так, — мальчик закрыл веки и повращал глазными яблоками, демонстрируя матери приёмы пресловутой гимнастики.

— И худющий стал, — мать взъерошила сыну волосы. — Уже и есть забываешь… Чего хоть ты тут считаешь-то, рассказал бы.

— Ну я же объяснял, мама! — Стасик ткнул пальцем в очки. — К следующему туру олимпиады готовлюсь. Мне же не зря такой ноут выдали!

— Ну-ну… — вздохнула женщина. — В школе-то как дела?

— Да нормально.

— Нормально… Учителя вот жалуются, рассеянный ты стал. Марья Михайловна говорит, зоологию запустил, и по географии тоже…

— Марье Михайловне, мама, следует коров доить, а не в школе работать.

— Стасик! Она же учительница, как не стыдно…

— Она не учительница. Она просто читает перед уроком кусок из учебника и потом пересказывает