Чёрные скрижали - Павел Сергеевич Комарницкий

— Ы… — старлей наконец-то справился с трудной задачей, то есть водворил нижнюю челюсть на место. — А я-то думал…

— Понятно, о чём ты думал, — рассмеялась Туи. — Что я тут буду поломойничать со шваброй, да? Или нет — с тряпкой в рукаху.

— А вы что ли там у себя тряпками совсем не пользуетесь? — ляпнул Холмесов первое, что привалило в голову.

Смешинки густо роились в её глазищах.

— Ну как тебе сказать… Я пользуюсь. В особо специальных случаях.

Она доверительно понизила голос.

— Вот представь, муж устал, хочет всласть отоспаться… а меня не хочет. А я хочу. И что делать?

В зелёных омутах очей резвились бесенята.

— Надо надеть короткое платье в обтяжку — совсем-совсем короткое, чтобы едва доставало до… ну ты понял. Потом берёшь мокрую тряпку и начинаешь протирать пол, как в старину, ручками. Ну типа лень заводить технику ради мелочей, нескольких мазков тряпкой. На мужа при этом не обращаешь внимания, но пятишься к нему задом, медленно приближаясь… Приём работает безотказно, можешь не сомневаться.

Алексей сдавленно гыгыкнул раз, другой, и они разом расхохотались.

— Однако к тебе это отношения не имеет, — отсмеявшись, Туилиндэ уже укладывала в нутро «кофра» роботов, закончивших уборку и свернувшихся на зависть любой черепахе. — С тобой мы сегодня будем играть в лису и виноград. Виноградом буду я, а ты лисицей. Справишься?

— Разве ваш этот самый Кодекс Чести и Права разрешает пытки? — Холмесов уже споро сервировал выкаченный из угла столик.

— А нечего было влюбляться в инопланетянку по фотографии. Несчастный, ты будешь иметь что хотел!

И они вновь рассмеялись.

— Прошу к столу! — Алексей сделал широкий жест. — Шоколадный торт и всё к нему!

— Вау!

Они смеялись и болтали, и на душе у старлея было тепло, как когда-то очень-очень давно, в раннем и беззаботном детстве. Как-то сама собой ушла робость, смешанная с благоговением, как то было на памятный Новый год, и тем более на первом свидании. То есть робость ушла, а благоговение осталось — чистое, незамутнённое, выкристаллизовавшееся.

— Чтобы ты не терялся в догадках насчёт платья, — Туилиндэ аккуратно кушала ложечкой кусок торта. — Это обычное для Бессмертных Земель платьице, ничего особенного. Можешь у своих товарищей спросить, они подтвердят. Изольда вот сразу оценила и выпросила себе аналогичное…

— Что… прямо так и ходила? — Алексей заморгал.

— А что такого? Молодые девушки хомо, да будет тебе известно, нередко не слишком-то отличаются от эльдар. И ходить подобно белой вороне в джинсах гораздо неприличнее, если уж на то пошло.

Туи вдруг сдавленно хихикнула.

— До сих пор вспоминаю, как Стёпа стойко держался в тёплых зимних брюкаху до того потешно… Только угроза опревания вынудила его принять неизбежное.

— Слушай… а это правда, что Станислав наш Станиславыч щеголял у вас в чём мама родила?

— Так и было. Но, позволь — а тут-то что не так? Ребёнок, да притом мальчик — самый естественный наряд по нашим меркам.

— Вот как всё просто разъяснилось… — Алексей вздохнул. — А я уж было подумал, что ты надела это для моего удовольствия.

— И для твоего, разумеется, — в её глазах опять плясали смешинки. — Но не только. Мы с Тауром вместе уже бездну времён, и он перевидал меня во всяких платьях, а равно и без. Замылился глаз, понимаешь ли… А тут — вау! — поток восторженного восхищения. Или не восторженного?

— Восторженного, само собой! — подтвердил Холмесов, улыбаясь как дитя.

— Ну вот, и мне приятно, — Туи отпила кофе. — Как чувствует себя сладкий сочный виноград, до которого не может дотянуться лиса?

И они разом рассмеялись.

— Спасибо тебе, Туи, — перестав смеяться, просто сказал Алексей.

— Пока не за что, Алёша.

Вот теперь её глаза приняли то самое выражение, что на фото — тревожный и в то же время требовательный взгляд.

— Вот когда встретишь ты свою подлинную, человечью половинку, тогда и спасибо скажешь. Не мотай головой — обязательно встретишь. Уж я постараюсь.

Холмесов моргнул.

— Слушай… ты ещё и этаким-то делом намерена заниматься?

Туи пожала плечом.

— Если не я, то кто же? Кто же, если не я?

Она чуть улыбнулась.

— Унести с собой подаренное сердце и сделать тебя несчастным… Нет, Алёша. Не может женщина делать несчастным того, кто в неё влюблён. Не должна.

Холмесов мотнул головой.

— Ну, блин, вы даёте… кстати, если на то пошло, очень даже могут женщины делать мужиков несчастными…

— Это потому, что нет у вас Кодекса Чести и Права. Ни права, ни чести даже зачастую — одни понты…

— Постой… погоди-ка… — уловил наконец Алексей всё время ускользавшую мысль. — Это что же выходит… Таурохтар нарочно нашего скрижальщика с Изей Жемчужиной в лесу-то свёл?!

Туи поджала губы.

— Работничек! Ещё бы чуть, и трагический исход. Нет, мужчинам такие тонкие дела доверять просто опасно.

Она вдруг встрепенулась.

— Слушай, мы будем философствовать или танцевать?

— Конечно танцевать! — Алексей решительно выпятил челюсть.

Телефон грянул внезапно, будто очередью в упор.

— Да черти бы их всех побрали! — выругался Холмесов, но трубку снял. — Да!

— Холмесов? — самоуверенный бас в трубке явно принадлежал начупру, полковнику Евсюкову. — Проясните, тут вопрос возник — это же вы вели дело этой… мнээээ… Гарцòвой?

— Какое дело? — подобрался Алексей. — Не было у меня никакого такого дела.

— Ну или кем там она у вас проходила?

— Да никем, — Холмесов уже лихорадочно соображал, откуда дым. — Да, припоминаю, попала как-то некая гражданка Гарцева в круг опрашиваемых на предмет поиска возможных свидетелей по одному пустяковому дельцу. Только она и в свидетели не потянула, ибо не знает ничего.

— Но контакт вы с ней имели?

— Ну, имел…

— Вот и чудно. Даю трубку вашему непосредственному начальнику, задачу он вам объяснит.

— Алексей, здравствуй, — голос капитана Лукина был грустен. — Слушай, тебе придётся срочно подъехать. Машина за тобой уже вышла.

— Да что случилось-то?!

— Случилось… — ещё более посмурнел голос в трубке. — Понимаешь, тут такая дикая бодяга… Короче, сбежала твоя Гарцева из психушки. И кучу народу по дороге положила.

— Как положила?!

— Вот так. Насмерть. Короче, подъезжай, обсудим. Всё равно дело тебе вести.

…

— Стасик, я понимаю, олимпиада-универсиада и прочее. Но так же нельзя, в конце концов. Ты же живёшь в этом своём компьютере. Сюда, в реальность, ты выныриваешь чтобы поесть-поспать.

— Как ты не понимаешь, мама, — отвечая матери, Станислав Станиславыч продолжал бегать пальцами по клавиатуре. — Такой удачи второй раз может не быть. Если у меня всё получится, меня возьмут учиться в Америку!

— Ну-ну…

Женщина со вздохом взъерошила сыну волосы.

— Писать-то