Бог безвременья - Жаклин Холланд

– Вы пытались ее задушить! – наконец, бросаю я ему в ответ. – А потом, когда она рассказала терапевту, вы назвали ее лгуньей. Почему я должна верить всему, что вы говорите?

Его рот на мгновение приоткрывается, а затем он издает тихий безрадостный смешок.

– Терапевт. – Он сжимает губы и какое-то мгновение просто смотрит на меня со смесью веселья и жалости. Затем он наклоняется ко мне и говорит медленно и раздельно: – Мы никогда не были у психотерапевта.

Меня как будто ударили.

– Но я… я приходила… уже несколько недель, так чтобы вы могли вдвоем…

– Как зовут этого терапевта? Кто этот парень? Если это парень. Парень, женщина? Не знаю, я никогда не встречал этого человека. Спросите у Кэтрин имя терапевта – она, вероятно, что-нибудь придумает на лету, потому что она на это мастер. Позвоните ему. Спросите, были ли у него Дэйв и Кэтрин Хардмэны. Могу сэкономить вам время и рассказать прямо сейчас, что вы услышите в ответ.

Я молчу. Выносить все это у меня нет сил.

– Она говорит, что вы изменяете ей, – тихо говорю я, хотя не уверена, что это имеет значение.

– Ага. Это правда. Я нашел замечательную, честную, несумасшедшую женщину, и я иду дальше. Итак, думаю, один-единственный раз она сказала правду. Как там говорят про сломанные часы? Два раза в сутки даже они показывают правильное время.

Дэйв наклоняет голову, на этот раз он смотрит на меня с сочувствием.

– Послушайте меня, – говорит он, понижая голос, – не собираюсь ни в чем вас убеждать, тем более в том, что я какой-то образцовый гражданин. Я искренне пытаюсь предупредить вас. Она завлекает людей, высасывает их досуха, а потом, когда они начинают понимать, что происходит, избавляется от них. В прошлом году у Лео было три няни.

– Валерия воровала, – говорю я тихо и без особой уверенности. Я знаю правду еще до того, как он ее скажет.

– Валерия не воровала. Валерия была свидетельницей одной из истерик Кэтрин, видела, как она швырнула мне в голову миску, и ее пришлось уволить. Так всегда. Она использует людей, а потом избавляется от них. От женщин по крайней мере. Мужчины избавляются от нее, когда наконец понимают, насколько она сумасшедшая. Я не первый. Думаю, так же обстояло дело и с отцом Лео.

– Вы не отец Лео.

– Нет. Я знаю его полтора года.

Я смотрю в пространство, пытаясь угнаться за стремительно меняющейся картиной происходящего.

– А Макс? – спрашиваю я. – Он был братом Лео, правда?

Дэйв смотрит вниз, затем слегка кивает.

– Можете рассказать мне, что случилось с Максом? Лео говорит, что ему нельзя об этом говорить.

Дэйв испускает долгий вздох.

– Он умер, – говорит он, неловко глядя в сторону. – Лео запер его в багажнике машины во время игры в прятки.

Я чувствую головокружение, тошноту. Я прикрываю глаза рукой.

– О боже. Бедный Лео.

– Было очень жарко. Лео, бедный ребенок, не понимал, что делает, – мягко говорит Дэйв. – Поганая история. Сначала мне было ее жаль, но в конце концов я понял, что сочувствие было частью всей ее запутанной схемы, этой паутины. Почти уверен, что и до всего этого она уже была больна. Может быть, это не так. Не знаю.

– А где настоящий отец Лео?

– Я думаю, что он где-то в городе, но не хочет иметь с ними ничего общего. У него другая семья, изначально была.

Он закрывает багажник своей машины, и мы оба вздрагиваем.

– Мне пора, – говорит он, подходя к двери со стороны водителя, и, достав ключи из кармана брюк, задумчиво позвякивает ими в руке.

– Вам нравится Лео, вы готовы о нем заботиться – прекрасно, отлично. Парень заслуживает того, чтобы рядом был кто-то, кому на него не наплевать. Не стану утверждать, что она худшая мать на свете, но скажу, что она худшая мать, какую я когда-либо видел: она либо орет на него, либо просто забывает о его существовании. Просто будьте осторожны – все, что я хочу сказать. Она знает, что делает. Она может быть по-настоящему очаровательна, пока ей это нужно.

Он садится в машину и задним ходом выезжает на улицу. Как это может быть, что мне уже почти хочется, чтобы он не уезжал? Смотрю на дом, и все теперь представляется совсем в другом свете.

У двери я нажимаю на кнопку звонка и жду на улице не меньше минуты, испытывая сильное желание развернуться, сесть в машину и уехать до того, как Кэтрин откроет – они действительно встречаются с адвокатами? я поэтому здесь? – но знаю, что не могу просто так уйти. Кроме того, там Лео. Как бы мне ни хотелось уехать и никогда не оглядываться на дом Хардмэнов, я не могу поступить так с Лео.

Дверь наконец открывается, и Кэтрин там. На веки нанесен тональный крем, но я могу сказать, что они опухли и покраснели. Она плакала.

– Здравствуйте, – говорит она фальшиво радостным голосом.

Освещение в дверях тусклое, и в нем ее зрачки едва заметно пульсируют, то расширяясь, то сужаясь. Дэйв был прав по крайней мере в этом. Интересно, что она приняла и сколько.

– Я так рада, что вы здесь, – говорит она. – Дэйв только что ушел, конечно, это было ужасно, так что я все еще немного взвинчена.

Она нервно и слишком суетливо двигается, подпрыгивает, поправляя туфлю, открывает дверцу шкафа, стараясь избегать моего взгляда.

– Что случилось? – Я задаю этот вопрос из вежливости. Меня не очень интересует ответ.

– О, он пытается отрицать, что изменяет мне, просит передумать. Предлагает попробовать раздельное проживание вместо развода.

Ее слова звучат небрежно. Она надевает вторую туфлю, теряет равновесие и опирается о стену.

– Он даже предложил снова начать ходить на терапию.

Как неловко слушать ложь и знать, что это ложь, но притворяться, что не знаешь. Я не нахожусь, что ответить.

Она презрительно смеется.

– Я понимаю, это всего лишь игра, вот что это такое. Прямо перед тем, как встретиться с адвокатами, прямо перед тем, как заплатить, его вдруг снова волнует наш брак? Я вовсе не дура, меня не проведешь. Я сделала верный выбор. Вы были правы.

Она берет меня за руку – я испытываю шок от физической близости, которую не испытывала годами и к которой не готова, особенно сейчас, – и с благодарностью сжимает ее. Слезы продолжают капать из уголков ее глаз.

– Не знаю, смогу ли когда-нибудь отблагодарить вас.

– Пожалуйста, Кэтрин. Это было ваше решение. Меня не за что благодарить.

Мне ужасно неудобно ждать, пока она