Воин-3. Логово тьмы - Дмитрий Валентинович Янковский

запах дубленой кожи, конского пота и отвратительный запах очень плохой еды, убитой несколько дней назад. Но все это не имело значения в сравнении с теплым ароматом женского тела. Он был едва уловим, но казалось, будто забивает собой все запахи мира. Вонь двух разных мужчин была еще слабее – так пахнет не воздух вокруг человека, а лишь следы ног. Значит, женщина сейчас точно одна, в этом уже не оставалось ни малейших сомнений.

Выйдя за кромку леса, вожак сощурился от слишком яркого света луны и остановился. С дальнего края поляны, а точнее из леса, за ней раздавались звуки охоты на крупного зверя. Вожак прислушался внимательнее и понял – на бера. Может быть, чужих мужчин убивать теперь не придется, ведь бер умеет это делать не хуже охотников. А если трое юнцов подойдут слишком близко к разъяренному зверю, с которым не встречались ни разу в жизни, бер займется и ими. Тогда не придется просить прощения у Общей Матери и каждую ночь, в течение двух лун, отмывать руки от крови соплеменников.

До пещеры, в которой горел огонь и находилась вожделенная женщина, было чуть больше длинного броска копьем. Но пространство открытое, пугающее непредсказуемостью.

Вожак несколько раз набрал полную грудь воздуха и выдохнул, разгоняя по жилам кровь. Первый шаг на открытом пространстве всегда самый страшный, особенно пугали звезды, похожие на глаза хищников, укрывшихся в темноте неба. Но желание обладать женщиной было сильнее любого страха.

– Хыц-хен… – шепнул вожак и храбро шагнул вперед.

Когда Ратибор скрылся в темноте леса, Мара вернулась в пещеру и легла на рогожу, положив оружие рядом с собой. Сердце тревожно билось, и об отдыхе не могло быть речи – девушка ворочалась, вставала, бросала ветки в огонь и снова ложилась, укладывая ладонь то на лук, то на рукоять меча.

За Ратибора и Волка она теперь не боялась – стрела, попавшая в медвежью голову, должна убить зверя очень быстро. Но смутное беспокойство все равно заставляло ее сердце колотиться чаще обычного, а грудь вздыматься неровным дыханием.

Мара отвязала с запястья тряпицу, почти полностью рассеченную тетивой, – под ней уже наливался красным грядущий синяк. Девушка бросила тряпицу в огонь, укрылась рогожей и свернулась калачиком.

В собственном страхе одиночества и темноты она бы себе ни за что не призналась, да и страхом это назвать было сложно. Скорее, тревогой, и то не очень уж сильной, хотя столь дремучий лес действовал угнетающе.

Мара вдруг поняла, что боится не леса, а себя и странных чувственных порывов, то и дело будоражащих душу.

Сначала тревожило ожидание момента, когда витязи предложат ей сделать выбор. Почему-то мужчины часто считают девушку обязанной выбрать кого-то, причем желательно из тех, кого они знают. Отказ ото всех удивляет их, а если говорить точнее – пугает. Они не понимают мотивов. Они не знают о них ничего. Но это лишь потому, что мотивы попросту не интересуют мужчин. Для них важен лишь один вопрос – хуже он или лучше другого, а если хуже, то чем?

Мара не готова была ответить на это ни Ратибо-ру, ни Волку.

К Волку, который в деревне произвел на нее необычное впечатление, она испытывала все большую неприязнь. Он постоянно подчеркивал разницу между ней и собой, старался показать, какой он сильный, как он рискует собственной шкурой, но отказывал ей в праве на малейшую самостоятельность помыслов. Это злило и обижало.

Ратибор, напротив, вел себя с ней так, будто она не интересовала его нисколько. Это даже иногда обижало. Особенно на озере…

Но зато он не нянчился с ней как с малым дитем и даже взмахом руки поблагодарил за хороший выстрел. И все же это подчеркнутое равенство тоже не радовало. Она боялась себе в этом признаться, но впервые в жизни мужчина заинтересовал ее гораздо сильнее, чем кто бы то ни было до него. Но ею самой этот мужчина интересовался лишь как соратником. С одной стороны, это радовало, с другой – тяготило. А самое ужасное было в том, что Мара не могла себе внятно объяснить, чем же таким приглянулся ей Рагибор. В нем, как ни погляди, было больше худого, чем доброго, а его воинские подвиги интересовали Мару не больше, чем байки, рассказанные девками у летнего костерка. Она пыталась все это себе втолковать, но сердце не принимало никаких объяснений, все чаще и чаще отстукивая его имя. Мара и раньше не отказывалась от помощи мужчин, когда те предлагали ее бескорыстно. Может, они мечтали о чем-то большем, чем словесная благодарность, но девушка никогда не давала им повода на это рассчитывать. Этих двух витязей она тоже хотела использовать, чтобы вырваться из деревни, но теперь сама себе не могла объяснить, почему не осталась в Киеве. Это было бы так просто… Женским рукам всегда найдется работа.

Но она поехала неизвестно куда, неизвестно зачем. Почему? Неужели лишь потому, что грубоватый, неотесанный Ратибор посмотрел на нее иначе, чем все остальные, и разглядел в ней не девичьи качества, а человеческие?

Никто до него не смотрел на нее так. Староста в деревне видел в ней сначала приемную дочь, а затем искупление зла, сотворенного даже не ею. Парни хотели ее, и порой Мара готова была согласиться, особенно когда внутреннее томление тела не давало вечерами сидеть на месте. Но, подумав, отказывала.

Всему виной была тетка. Заменив Маре мать, она сама еще не была матерью и говорила с девушкой скорее как подруга, чем как родня.

– Не трать себя понапрасну, – часто говорила она. – Желаниям тела не всегда нужно потакать. Близость с мужчиной – это не кружку пива вместе распить, это больше единство душ, чем тел. И радость от этого совсем не в том, что ты себе представляешь.

– Ну а другие девки? – иногда злилась Мара. – Им можно, а мне нельзя?

– Да кто же тебе может запретить после пятнадцатой весны? Но я хочу, чтоб ты в точности знала, на что идешь. Хочешь ли ты понести ребенка от нелюбимого, хочешь ли быть кухаркой и прачкой за тем, кто видит в тебе только плоть, да и то лишь когда ему надо. Я знаю, чего хочу, поэтому смогла себя перебороть…

– Ну и что в том хорошего? – не могла понять Мара. – Одна, без семьи, без детей. Кругом бабы как бабы, одна ты перестарком.

– Мой витязь за мной еще не приехал, – смеясь, отмахивалась тетка.

– Неужто тебе не хочется?

– Еще как. Только с этой напастью можно бороться самой.

Мара часто спорила с теткой, хотя внутренним чутьем ее понимала. Но самое странное произошло, когда тетка взяла клятву перед Лелей с неприметного и никем не любимого охотника из той же деревни.

– Ты что, получше никого не нашла? – на второй же день удивленно спросила Мара.

– Лучше никого нет, – просто ответила тетка.

– Но ведь за ним нет даже дома пригожего!

– Будет. Мужа себе не готового надо брать, а делать его из того, кто люб. Из другого не сделаешь.

Мара никак не могла себе объяснить такой странности – тетка берегла себя, берегла, отказывала даже богатым людям, а тут вышла за оборванца, на которого ни одна девка смотреть не желала. Мало того, она ни на шаг от него не отходила, на охоту ездила с ним, выучилась стрелять и держать медведя рогатиной.

Домашние их дела от этого пришли в полный упадок, и вся деревня посмеивалась над такой непутевой семьей, но мяса они стали приносить все больше и больше. Теперь они не только стреляли, но и ставили затейливые ловушки, которые тетка придумывала сама. Уже через год другие охотники перестали ходить в лес – проще было взять у «странных» мяса за мед, за наконечники к стрелам, за одежду и другие полезные вещи, чем целыми днями бегать по лесу.

Голодной зимой приезжали из других деревень и из города, платили серебром за мясо и шкуры. А через два года муж тетки за серебро нанял мальчишек, чтобы ходили по лесу и собирали зверье из ловушек, по дому тоже нанял девку – от желающих работать за серебро не было отбою. Многие с тем серебром потом уехали в Киев и добром