Рождённые из пепла - Акили

Тишину разрушила шаркающая походка. Гвардейцы в красных мундирах велели расступиться. Арчивальд весь грязный, помятый, но невредимый, вышел вперёд с таким видом, словно был в нарядном камзоле с короной на голове. Он бросил быстрый взгляд на Брейгона и скривился.

– Я бы казнил его за нарушение приказа короля. Жаль, что он уже мёртв. Итак, кто уничтожил оружие врага?

– Это был я, Ваше Величество.

Сир Адам встал с колен и приготовился к любому слову. Даже если король захочет казнить за ослушание и его, Адам ни о чём не жалел и даже посчитал бы честью отправиться к богам вслед за генералом. Однако Арчивальд неожиданно сказал:

– Хорошо. Гремели они знатно, но лучше бы на нашей стороне, а так не жалко. Ты хорошо понял мой замысел.

Все вокруг удивлённо посмотрели на короля, как и сам Адам. Он обернулся на мёртвого генерала, хотел возразить, что исполнял его последний приказ, но не решился перечить королю. А Арчивальд продолжил объяснять:

– Я это задумал с самого начала. Все эти орудия точно целились в меня. Пока я их отвлекал, ты пробрался к ним в тыл. Бог отваги помянёт моё имя в своём круге, но для этого победу нужно отпраздновать хорошим вином. Возвращаемся. Ты… как тебя там?

– Сир Адам Лиай.

– Будешь присутствовать на пиру в награду за вклад в сегодняшнюю битву. У тебя есть оруженосец?

– Да, Ваше Величество.

Адам оглянулся на Ланса, который сидел возле Брейгона.

– Значит, будет прислуживать мне на пиру.

Король ждал ответа на свои слова, и Адам толкнул локтем Ланса. Тот вскочил с колен и пролепетал:

– Э-это честь, Ваше Величество.

Арчивальд удовлетворённо кивнул, сел на коня и уехал обратно в лагерь.

Солдаты ещё долго прощались с Брейгоном, и каждый пропел про себя молитву у его тела. Ланс взял себе клочок гербовой накидки с золотым крылом сокола и обещал, что когда-нибудь станет рыцарем и прославит этот герб. Оруженосец генерала Крайс дал клятву, что довезёт тело господина до столицы и сообщит его сестре. Брейгон упокоится в склепе Ретигернов рядом со своей семьёй. Сир Адам не произнёс вслух ни слова.

– Сегодняшняя победа – заслуга генерала Брейгона, – сказала ему Микая. – Все это знают, и не важно, какие слова произнесут вслух. Берегите себя, Адам, и будьте осторожны рядом с королём.

– Король Арчивальд – наш господин. Я дал клятву и честно служу ему и Адаманту, – официально ответил рыцарь, но с печалью в голосе.

«Иногда служить стране и служить королю – это не одно и то же», – подумала Микая, но не решилась сказать это прилюдно, а только обернулась на свою стражу. Даже здесь цепкий взгляд канцлера мог дотянуться до неё.

Часть лагеря перенесли на другой берег. Вогнали в землю колья по кругу. Часть частокола использовали, чтобы организовать более удобную переправу через реку, в которой продолжал прибывать уровень воды. К вечеру в ней уже ходили по пояс и дрожали от холода.

– Река уже совсем разлилась, скоро от плотины ничего не останется, – ворчал сир Стефан. – Хорошо, что мы отбили берег. В следующий раз наступать придётся оттуда.

– И это всё, о чём вы думаете, сир? – спросил его Адам. – Генерал Брейгон погиб. Если бы не он, мы бы здесь не стояли, а вы даже не взглянули на него в последний раз.

Стефан Риир медленно развернулся к нему.

– Слушай сюда, рыцарь из деревни. Можешь сколь угодно лить слёзы, как плакальщица на похоронах, но если мы не победим врага, то Брейгон убился зря, давая тебе шанс уничтожить орудия. Об этом сейчас нужно думать, а не о мёртвых героях. Слишком рано Брейгон сделал тебя рыцарем, а может, и попросту зря. Может, оставшись оруженосцем, ты бы принёс генералу больше пользы.

«Умер бы вместо него», – повисли в воздухе непроизнесённые слова.

– Я думаю о победе, сир Стефан, – сдержанно ответил Адам.

– Так выполняй приказы без лишних сантиментов, – Стефан собрался уходить, но напоследок обернулся и произнёс тихо. – Когда командир погибает, твой долг подхватить его знамя, а не падать на колени в слезах. Ты не рыцарь. Ты даже не воин. Можешь притворяться, но в душе так и остался простаком из деревни. Не знаю, что Брейгон в тебе увидел.

Боеспособная часть войска осталась ночевать на другом берегу. Все командиры вернулись в основной лагерь, где слуги уже накрыли длинный стол на помосте под красным навесом, какие делают для зрителей на турнирах. Остальные столы стояли внизу. С помоста хорошо просматривалась клетка-арена, но в последние дни в ней не сражались.

Солдатам на том берегу достались лишь похлёбка и по куску жирной солонины. Всё лучшее поднесли к столу короля. Зажарили со специями и чесноком гуся и несколько кур, достали из горшков сберегаемые для особого случая фрукты в сахаре, потушили на огне овощи с луком, сварили густой суп из засушенных грибов со сливками и сладким укропом. Налили в серебряные вазочки душистый мёд и миндальное молоко, чтобы макать сухари. Расставили в кувшинах забористое вино с пряностями.

Слуги играли на двух лютнях и барабане, чирикала одна свистулька и дудочка – не то, что играют в помпезных дворцовых залах, но для военного лагеря музыка должна быть весёлой и вдохновляющей, и ей здесь наслаждались.

Арчивальд вымылся и переоделся, вышел к солдатам свежим и довольным в расшитом драгоценными камнями камзоле и идеально белой рубашке. Рубины сияли на его цепи и в короне, отражали огонь факелов и костров, переливались всеми оттенками крови от тёмно-красного до ярко-алого.

Когда начали праздновать, уже стемнело. Впрочем, не все считали этот пир праздничным. Один сотник поднял кубок и помянул Брейгона, и Арчивальд так разозлился, что велел избить нерадивого сотника палками и впредь запретил поминать имя «опозоренного старика». После этого настроение на пире стало натянутым. Но не у всех. А после нескольких кубков даже недовольные расслабились и стали наслаждаться вечером и вкусной едой.

Сир Адам тоже присутствовал. Он сидел у дальнего конца стола, одетый в скромную тёмную тунику и кожаный колет, вопреки нарядным камзолам других командиров. Адам ел мало и с неохотой, а вина и вовсе не пил. Просто смотрел перед собой с каменным лицом.

Сир Стефан сидел точно напротив короля, в бордовом бархате с вышитым на груди конём. Он не поддерживал скорбь и громче других произносил тосты во славу Адаманта и короля, чем только