Ведьмы.Ру 2 - Екатерина Насута

раз надел когда… — Лёшка впился в крендель зубами. — Мне из-за этих рубашек жизни не было. Туда не ходи. Сюда тоже нельзя. Сок? Ни за что, обольёшься. Чай? Тоже обольёшься. И без воды потерпишь, а то даже от неё следы видны. Пирожок? Руки будут жирные и пятна останутся. Садится только на стул и с прямой спиной, иначе одежду помнёшь. Но лучше вообще не садиться, а стоять, причём ровно и у стенки, чтоб осанка выпрямлялась.

— Серьёзно?

Вот как-то Данила никогда не думал, что из-за обычных рубашек может быть столько неприятностей. Чтоб ему дома отказали сока налить? Или пирожка какого? Да даже если бы он взял и измазался, это ж ерунда, это ж помыться можно.

И переодеться.

Небось, в шкафу рубашка не одна.

— На улицу нельзя, я там бегаю и могу упасть. Одежда порвётся. А я поцарапаюсь или побьюсь… я один раз из дому сбежал. На дерево залез. Хотел, как ты… ты рассказывал, что птичье гнездо нашёл.

— Не помню, — искренне признался Данила.

— Вот… и я захотел. Я тогда свалился.

— Я не виноват!

— Нет, конечно. Да и ничего страшного, так, пара царапин. Ты бы знал, сколько было упрёков. И мама слегла. Она всегда отличалась слабым здоровьем…

— Твоя мама? Да на ней, по-моему, пахать можно! Извини…

Всё-таки хоть и змея, но матушка. Скажи Даниле про маму кто-то что-то плохое, он бы терпеть не стал. Он бы в рожу лица ударил. Аргументом.

— Да ничего… это я теперь понимать стал. А тогда… тогда виноватым себя чувствовал. И боялся, что она умрёт. Постоянно боялся, — Лёшка опустил взгляд. — Она ведь всё для нас делала… дом вела, работала, чтобы мы не знали бедности. Тянула. Толкала. Говорила, что нужно пользоваться шансами, если они предоставились. А мы вот ленивые и безынициативные, и без неё…

— Пропадёте?

— Точно… а тут… я просто увидел, как она на кухне кружится, прям в вальсе… ну, тогда, когда тебя отвёз. Я и вернулся, чтобы поговорить. Мне вот бабушка, которая её мать, домик оставила. Я думал тебе предложить, ну, на время, но как-то… не знаю. Дом ведь простой, а ты к другому привык. Ещё бы обиделся… и решил, что если с ней поговорю, а она с дядей Антоном, то он тебя простит. Он ведь к ней прислушивается…

Прислушивается, конечно.

И причина тому есть. Только снова язык будто прилип.

— А она прямо вся сияет. И я понял, что не будет она просить. И надо было про дом сказать. Тебе. Хотя теперь самому пригодился. Тоже странная история. Ну, то есть не то, чтобы тайна, но вот… мама мне всегда говорила, что родители её из дому выгнали, — Лёшка пил кофе, глядя куда-то в сторону. — И что она с восемнадцати лет одна живёт, без семьи, без поддержки. Потом отца встретила. Помогала ему в люди выйти. Он ведь слабый сам, безынициативный и вообще… Но я не про него. С год назад где-то звонок вдруг. Просьба о встрече. Моя бабушка, стало быть… в общем, я и не хотел встречаться поначалу, но как-то… не знаю, почему. Она ещё попросила маме не рассказывать.

Лёшка вытянул руку.

— Если татуху набить, как думаешь?

— Думаю, тебе сперва надо успокоиться.

Самому стало странно, что это он, Данила, советует.

— Ну да… так вот, я помню, что приехал. Потом чай пили. Потом вроде как разговаривали о чём-то, а о чём — хоть убей… всё вязкое, странное. И муть какая-то… и очнулся, а старушка мне, мол, уснул я. Устал, наверное. И попросила в следующий раз с братом приехать. Мол, хочет и с ним познакомиться. Но только чур матери ничего не рассказывать. Я и промолчал. Странно так. У нас заведено, что каждый вечер ужинаем семьёй и рассказываем, как день прошёл. И вроде как всегда, только… такое… ну… младший честно докладывает, матушка кивает. Отец как обычно не пришёл. А у меня в голове опять та муть… и когда начал рассказывать, то про дела, про работу. А про то, где днём был, соврал. Представляешь?

— Не очень.

— Я никогда не мог ей соврать. Даже если хотел. Просто не мог и всё, — Лёха сцепил пальцы. — А тут вдруг… и главное, тогда вдруг понял, что докладываем только мы с мелким. А она слушает. И что сам этот ужин, он странный донельзя. Что это всё на представление похоже, в котором мы за кукол. На следующий день я мелкого после школы подобрал, сказал, что повезу его на объект, что надо к делам приучать… а сам — к бабке. Она меня встретила, кивнула, а потом велела пойти погулять. И я пошёл гулять…

Менталист.

И дар, получается, наследственный?

— А вернулся через час. И чай мы пили. А потом нам по папке вручили. Документы. Мне на дом этот, а мелкому, стало быть, на квартиру. И ещё счета…

— А она… ничего не рассказывала? Твоя бабушка?

Потому что наверняка не просто они там чаи распивали.

— Нет. Сказала, что мы пока не готовы слушать. И так странно добавила, что нужно время, чтобы вернулась ясность мышления. Вроде как… — Лёшка щёлкнул пальцами. — Что годами кривым росло за день не выправить. Да, точно… сказала, чтоб к ней пока не заглядывали. Месяц по меньшей мере. И чтобы вели себя обыкновенно.

Точно менталист.

И куда более опытный, чем Людмила. И выходит, что та покопалась не только в Данькиной голове.

— И вы не приезжали?

— Я собирался… как-то… неправильно бросать её. Всё-таки пожилая женщина. И одинокая. Нет, не из-за квартиры там или дома… тогда это было ерундой. У семьи ведь деньги были на пяток таких квартир… просто вот.

И Данила поверил.

Потому что он тоже приезжал к бабушке просто вот. Пусть у неё характер не сахарный и в высказываниях она не стеснялась, и ладила, пожалуй, лишь со шпицами своими да Данилой, но… просто вот.

И иначе не скажешь.

— А через неделю мне позвонили. Скончалась она. На следующий же день после встречи. Кровоизлияние в мозг.

— Сочувствую.

Бабушка умерла от инфаркта. И ведь не такой старой, если разобраться, она была. А вот сердце не выдержало. И доктор ещё сказал, что дело не только и не столько в возрасте. Просто порой в сердце скапливается