Солдат трех императоров - Виктор Сергеевич Мишин

он не смог объехать, просто банально не знал всех адресов. Так же отдал оставшимся в живых причитающиеся по праву деньги, и вот после всего этого вернулся, нашел Лентовского, тот навел справки у генерала Тормасова, тот и подсказал, где меня искать. Олег появился и с очень виноватым лицом, боясь заглянуть мне в глаза, пытался просить прощения.

– Дурак ты, Олежка, я сам не сделал бы лучше, чем сделал ты. Забудь, не было этих сраных денег и не надо, у меня есть дело, мы с Ефимычем двигаем потихоньку его вперед и обязательно осуществим задуманное.

– Но деньги тебе бы помогли, а я…

– Я тебе повторяю, ты – дурак, если думаешь, что я могу обижаться на друга из-за каких-то сраных, к тому же трофейных денег. Да, не спорю, если бы кто-то увез честно заработанные у меня средства, я бы, наверное, серьезно так разозлился. Олег, это были настолько же твои, наших друзей деньги, как и мои. Не для этого ли мы их копили, вспомни сам?

– Значит, не злишься? – видя, как я качаю головой, добавил: – А не прогонишь?

– Ты хотел бы жить здесь? – удивился я.

– А почему нет? Вон, Ефимычу работу нашел, а мне что же, не найдешь?

– Ты не хочешь на родину? К семье?

– Я тебе давно говорил, что меня там никто не ждет… Точнее, не так, – Олег задумался, явно подбирая слова. – Я был дома. Когда я приехал, и все узнали, что я теперь офицер и дворянин, только и спрашивали, сколько у меня денег. Понимаешь? Меня отправили в армию умирать, а когда вернулся, их интересовало только, что я могу им дать! Скоты. Матушку жаль, конечно, она одна меня любила, но она померла, пока мы воевали, а братья, отец, всем нужны только деньги, причем сразу заявили, что жить мне негде, так как все поделили без меня.

– Ужас какой-то, – скривил губы я, не зная толком, что ответить, – наверное, поэтому я и не решился ехать к своим. Не знаю, как бы я воспринял, если бы мне такое предъявили.

– Вот я и уехал от них, оставил двести рублей, с жалованья, и уехал. А деньги… – с этими словами Олег открыл свой ранец, с которым приехал. – Я же не все раздал, тем более твоя доля, как командира, дележке не подлежала. Ты ж мне сам объяснял не раз, как правильно делить. Мы не казаки, которые делят паями, ты приказал делить поровну, вот я и разделил. Вот здесь, – Васильчиков показал мне содержимое ранца, – твоя, моя и доля твоего Ефимыча. Федору Андреевичу я отдал, хоть он опять сопротивлялся. Держи.

– Олег, – улыбнулся я, – ты – молодец. Ты навсегда останешься моим другом и братом.

Деньги, конечно, пригодились, тем более там оставалось немало. На троих, Ефимыч тоже не стал забирать свою долю, заявив, что я и так его содержу не первый год, и это он мне должен, а не я ему, вышло почти две тысячи рублей. Немного, но и немало. Эти деньги здорово нам впоследствии помогли, не зря собирали столько лет.

1885 год. Село Спасское

– Деда, а как же тебя опять в армию взяли, ведь у тебя же руки не было? – маленький худой мальчишка, семи лет от роду, сидел возле меня и с удовольствием слушал мой рассказ вместе с еще одним человеком.

Да, вот уж не думал не гадал, что удастся увидеться с таким человеком, как этот. Да, за свою долгую, очень долгую жизнь, я видел многих исторических личностей. В основном, конечно, это известные, даже легендарные полководцы, генералы, фельдмаршалы, но видел и людей другого толка. Видел Пушкина, во время посещения Санкт-Петербурга, специально ловил того около месяца, просто не простил бы себе, зная, что мог увидеть и не увидел. Но все эти люди встречались мне случайно, они в большинстве своем не знали обо мне ничего, да и не узнали позже. Даже об Александре Сергеевиче я пишу, но не общался с ним, просто лицезрел, кстати, он совсем не такой, как на картинах. А вот сегодня да… Вообще, этот человек прибыл в Спасское вчера, провел в нашей семейной усадьбе ночь и сегодня хотел поработать, но внезапно приехали правнуки. Да, расплодился я знатно, несмотря на то что женат был совсем недолго, супруга, Анастасия Георгиевна, ушла в другой мир в середине сороковых годов, оставив меня одного с четырьмя детьми. Впрочем, часто вспоминая годы, проведенные вместе с любимой женой, я всегда скучал, это были лучшие годы за обе моих жизни.

Человек, сидевший напротив меня и явно с интересом слушая, был журналистом. Точнее, кем он только не был, но мне он нравился как писатель, всегда нравился. Когда он появился у меня в доме, служанка не успела его представить, я сам сделал первый ход и тем самым зажег интерес к своей не очень уж важной персоне.

– Здравствуйте, дядя Гиляй, – поприветствовал я писателя и с удовольствием отметил про себя его удивление.

Гиляровский смотрел на меня внимательно, но не выражал особых эмоций. Скорее, это было… легкое удивление. А еще интерес.

– Вы меня знаете? – стараясь говорить ровно, спросил журналист.

– Я многое знаю, Владимир Алексеевич. Гораздо больше, чем может знать один человек.

Этим вчера я заинтересовал его всерьез. Гиляровский испросил разрешение на подробное интервью, а я согласился. Встав рано утром и проделав небольшую гимнастику, к сожалению, в таком возрасте весьма ограниченную, я встретил гостя за утренним кофе на открытой веранде моего любимого дома, который был построен в первый год нашей совместной жизни с супругой. Прекрасный вид на Волгу, до которой всего сто метров ровного зеленого луга, а сам дом расположен в окружении высоких и стройных молодых сосен.

Гиляровский сообщил, что узнал обо мне совершенно случайно, на встрече ветеранов Крымской войны, от кого-то из господ офицеров, и его заинтересовала моя персона. Ну, еще бы, скорее всего, я единственный, если не среди всего населения Российской империи, то по крайней мере из офицеров, достигший такого возраста. Да-да, в этом году мне исполнилось ровно сто лет. СТО! Еще только попав сюда, в это время из двадцать первого века, осознав, в кого именно я попал, практически сразу уверовал в то, что проживу так долго. Ведь настоящий Василий Николаевич Кочетков прожил сто семь лет. Меня могли убить сотни раз, но не убили, я потерял руку, ногу, десятки раз был ранен, но каждый раз поправлялся и жил дальше. Я похоронил кучу знакомых, друзей, очень близких мне людей, но продолжал