Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

— Я, Джек Шафто, также называемый Эммердёр, Король бродяг, Али Зайбак, Ртуть, Повелитель Божественного огня и Джек-Монетчик, каюсь во всех своих грехах и предаю свою душу Господу, — говорит он. — Об одном прошу: чтобы меня похоронили по-христиански, собрав все мои части, какие удастся сыскать. Включая голову. Ибо всем известно, что в эту самую минуту Коллегия врачей собирается в анатомическом театре на Уорвик-лейн и точит скальпели, готовясь вскрыть мою голову и покопаться в моих мозгах, дабы узнать, где все эти годы жил бес противоречия. Я бы этого не хотел. Засим, мистер Кетч, я поручаю себя вашим заботам. Умоляю только лишний раз проверить узлы. Прошлой ночью, когда Бетти приходила ублажить меня и других смертников в подвале, она жаловалась, что вы совершенно утратили вкус к работе и хотите наняться куда-нибудь горничной на все руки. Приступайте, врачи ждут…

Больше он ничего сказать не успевает, потому что Кетч закинул свободный конец верёвки на перекладину и натянул туго. Очень туго. Раньше он обещал оставить щедрый запас, чтобы Шафто пролетел большое расстояние и всё закончилось быстро, но это было до того, как Шафто нарушил некое устное соглашение. Кетч так натягивает верёвку, что Джек только по виду стоит на телеге, а на самом деле едва касается её пальцами ног.

— Погоди, сейчас я тобой займусь, Джек, — шепчет он в ухо Шафто.

Узел за ухом клонит Джекову голову вниз; он невольно видит, что телеги под ним больше нет. Тут Джек вспоминает про верёвку, которая пропущена под исподним и привязана к петле. Он упирается ногой в «стремя». Ему становится чуть легче. Позади него в телеге ординарий и католический священник молятся наперегонки.

Четыре конные упряжки, развернутые в разные стороны, как главные румбы розы ветров, готовы к последней и самой зрелищной части спектакля. Неподалёку стоят несколько человек, видимо, так или иначе связанные с потрошением и четвертованием. Все смотрят на Джека.

Один из них одет в рясу. Наверное, монах, сопровождавший католического священника по Холборну. Он встал поодаль от остальных, рядом с исполинской мясницкой плахой. Капюшон низко надвинут, так что человек смотрит на мир через туннель чёрной дерюги. Он поворачивается к Джеку, аккуратно сдвигает капюшон, чтобы столб солнечного света бил ему в лицо. Джек ожидает увидеть Еноха Роота или, на худой конец, какого-нибудь чокнутого подвижника.

Вместо этого он узнаёт своего брата Боба.

Теперь понятно, как одинокий монах смог вообще оказаться здесь, поскольку, несомненно, Бобу легко договориться с блекторрентцами.

Какой-то ослепительно блаженный миг Джек, как последний дурак, верит, что его спасут.

Следом накатывает страх: что, если Боб сейчас подбежит и повиснет у него на ногах, чтобы ускорить смерть. Или вытащит пистолет и разом покончит с Джековыми страданиями.

Верёвка, на которой он стоит, лопается! Джек пролетает дюйма два, петля бьёт его по затылку, затягивается.

Он продолжает смотреть на брата. Сейчас, как в детстве, никого больше в мире нет.

До сих пор Боб держал руки сложенными, спрятав их в широкие рукава рясы. Теперь, видя Джеково мучение, он разводит их и воздевает к небу, как святой. Из правого рукава вылетают два жаворонка, из левого — чёрный дрозд. Они несколько мгновений бесцельно порхают над виселицей, затем, поняв, что это не настоящее дерево, взмывают в солнечный свет.

Джек чувствует, что мир на него больше не давит.

Понять, что означают птицы, несложно: они сбежали. Все трое. Они на пути в Америку.

Слышится рёв. Джек не знает, кровь это шумит в ушах, толпа, или легион демонов и ангельский хор сошлись в битве за его душу. Он, насколько может, закатывает глаза, чтобы не потерять птиц из виду. Небо, голубое минуту назад, становится тускло-серым. Горизонт сжимается до свинцовой монеты с оттиснутыми на ней птицами: двумя белыми и одной чёрной.

Звёздная палата

Выждав положенное время, мистер Тредер берёт купель клещами и опрокидывает на свежепротёртую чашку весов. Королёк — сплющенная золотая бусина — шипит. Вместе с ним выпали несколько крошек жжёной кости. Мистер Тредер сдувает их, раз или два трогает королёк пинцетом, проверяя, что больше ничего лишнего не прилипло. Убедившись, что в чашке нет ничего, кроме чистого золота, он кладёт на другую чашку стандартный разновесок в десять гран. Весы остаются неподвижными — уже хорошо. Мистер Тредер, вооружившись пинцетом с ручками из слоновой кости, добавляет разновесок в один гран. Потом в полграна. Чашка идёт вниз, но она по-прежнему выше той, в которой золото.

Мистер Тредер добавляет разновески настолько маленькие, что Даниель едва их различает: квадратики золотой фольги с оттиснутыми на них дробями. Мистер Тредер наваливает целую груду, потом резко останавливается. Убирает маленькие разновески, кладёт побольше, приговаривая «хм» и «м-да». Наконец, он снимает все разновески до последнего, опускает каждый в свою выемку и ставит на их место одну гирьку в двенадцать гран, которой прежде взвешивал частички гиней.

Коромысло весов некоторое время качается, стрелка отклоняется в обе стороны равномерно. Наконец трение берёт верх, и она замирает. Она так близка к центру, что мистеру Тредеру приходится закрыть рукой нос и рот, чтобы не сбить её дыханием. Он чуть не задевает стрелку ресницами, читая отсчёт.

Наконец он отступает на полшага — единственный человек в палате, посмевший двинуть хоть мускулом. Ибо все заметили и промедление, и гирьку в двенадцать гран на весах. Очень странно.

— Королёк весит двенадцать гран, — объявляет мистер Тредер.

— Здесь какая-то ошибка, — растерянно произносит старший златокузнец. — Такое возможно, только если в гинеях вообще нет примеси низких металлов!

— Или, — вполголоса говорит мистер Тредер Даниелю, — если низкие металлы в купели превратились в золото.

— В анализе где-то допущена ошибка. — Старший златокузнец оглядывает товарищей по гильдии, прося его поддержать.

Однако Уильям Хам категорически не согласен.

— Такое обвинение нельзя доказать, — замечает он.

— Доказательство у вас перед глазами! — Старшина златокузнецов указывает на весы.

— Это доказывает лишь, что сэр Исаак чеканит хорошие гинеи и что английская денежная система — самая надёжная в мире, — упорствует Хам. — Все члены коллегии присяжных были свидетелями анализа. Более того, участвовали в нём. Разве нет? Никто из нас не увидел нарушений. Своим молчанием мы уже признали результат. Объявить теперь, что анализ неверен, значит встать вот перед ним и сказать: «Милорд, мы не умеем пробировать золото!»

Уильям делает жест в сторону герцога Мальборо, который в дальнем конце помещения увлечён беседой с другим государственным мужем.

Уильям — банкир, а не практикующий золотых дел мастер. В совете гильдии он практически никто. Однако