Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

не победой, а капитуляцией. Если я его переживу, то не за счёт противоестественных эликсиров долголетия. Мы должны приложить все усилия, чтобы логическая машина была построена.

— В Санкт-Петербурге?

— Тогда и там, где могущественному правителю угодно будет её построить.

— Я закажу прочные деревянные ящики, — говорит Иоганн, — и велю доставить их сюда. Я сам спущусь в этот подвал, собственными руками уложу пластины и заколочу ящики так, чтобы и мысли не возникло, будто в них что-нибудь ценнее старых заплесневелых писем. После этого вы сможете отправить их в Санкт-Петербург или куда захотите одним росчерком пера. Однако если то, что мне сообщают из России, верно, царь сейчас занят другим и вряд ли доведёт дело до конца.

Лейбниц улыбается.

— Вот почему я сказал: «Тогда и там, где могущественному правителю угодно будет её построить». Если не царь, значит, это сделает кто-то другой после моей смерти.

— Или после моей, или после смерти моего сына, или после смерти моего внука, — говорит Иоганн. — Человеческая натура такова, что, боюсь, это случится не раньше, чем способности логической машины потребуются для войны. А такое трудно вообразить.

— Тогда растите вашего сына и вашего внука, если они у вас будут, людьми с богатым воображением. Внушите им, как важно заботиться о пыльных старых ящиках в Лейбниц-архиве. Кстати…

— Принцесса Уэльская, — говорит Иоганн, поднимая руку, — получив новые земли и титулы, стала необычайно властной особой. Она строго приказала мне жениться. Моя дражайшая матушка её поддержала. Умоляю хоть вас не начинать.

— Хорошо, — говорит Лейбниц, выдержав уважительную паузу. — Наверное, это был очень тягостный разговор.

— Куда более тягостный, чем я ожидал, — говорит Иоганн. — И я рад, что он позади, а не впереди. Я буду время от времени приезжать в Лондон, танцевать с нею на балу, пить чай с матушкой и помнить. А потом возвращаться в Ганновер и жить своей жизнью.

— А что они поделывают? Какие вести от двух великих дам?

— Они в Европе, — говорит Иоганн. — Восстанавливают отношения с кузенами после войны.

Сады Трианона в королевском дворце Версаль

Над водой разносится резкий звук. Дикие гуси с криком взлетают в воздух. Звук повторяется, и одна птица падает на берег. Пудель плывёт к ней. Гладь пруда идёт V-образными волнами, почти точным отражением гусиного клина наверху. Слышен звон разбитого стекла, женский вскрик. Двое мужчин смеются. Щит из срубленных и связанных веток рывком отодвигается в сторону. За ним барка: плавучая засада. В ней еле-еле помещаются два охотника, но роскоши — на двух королей. Как только заграждение из палок и мёртвых листьев убрано, становятся видны позолоченные барельефы с изображением Дианы и Ориона. На золочёных походных стульях сидят двое, у каждого в руках непомерно длинное ружьё. Оба помирают от хохота — так им смешно, что пуля разбила окно. Один из них очень старый, розовый, оплывший, наполовину погребён в мехах, которые соскальзывают, когда он заходится от смеха. Старик ловит горностаевую муфту, чтобы не свалилась за борт.

— Мон кузен! — восклицает он. — Вы одним выстрелом уложили двух птиц: гуся и камеристку! Второму лет шестьдесят с гаком, он энергичен, но не проворен. Видно, что от множества пережитых на веку приключений у него всё болит, ломит, тянет, хрустит, ноет и щёлкает. Он шаркает на другую сторону палубы и отодвигает второй маскировочный щит, впуская утреннее солнце и выпуская застоялый воздух.

За это время он успевает составить фразу на ломаном французском:

— Будь она ранена, она бы ещё кричала. Она просто напугана.

— Думаю, вы поразили цель в Трианон-субуа, где обитает моя невестка Лизелотта.

— Небось вся из себя важная особа? — говорит тот, что помоложе. — К такой и подойти страшно. Может, скажете ей, как мне стыдно?

— И как же вам стыдно?

— Ну и ехидный же вы, Луй! Скажите, Лизелотта знакома с герцогиней Аркашон-Йглмской?

— Ещё бы! Сколько интриг они вдвоём провернули! Вероятно, завтракают вместе, пока мы тут разговариваем.

— Тогда, может, Элиза и передаст мои извинения. В любом случае она говорит по-французски лучше вас.

— Хо-хо-хо! — заходится король. — Вам так кажется, потому что вы от неё без ума. Я вижу. Кто-то ломится через кусты у пруда.

— Мерд! — восклицает король. — Нас обнаружили! Закрывайте шиты! Скорее!

Его собеседник поворачивается и тянется к щиту, но замирает и, кривясь, запрокидывает голову.

— Дьявол!

— Что, снова шея? — участливо спрашивает король.

— Такой адский прострел — никогда прежде не было. — Он трогает больное место, снова морщится и начинает поправлять шёлковый платок.

— Вам следовало беречься виселицы.

— Я берёгся, пока мог, но там было дело сложное.

Она появляется на берегу. Одна её рука поднята, большой и указательный палец сведены колечком.

— Доброе утро, Джек.

— Бонжур, мадам герцогиня. — Тот, кого назвали Джеком, отвешивает преувеличенный поклон, граничащий с открытой издёвкой. Каждый из его позвонков выражает громкий протест.

— Ты тут кое-что потерял, а я нашла!

— Моё сердце?

Она бросает в него пулю. Та ударяет в подлокотник и отлетает рикошетом. Мужчины прячут глаза.

— Палатина просила сказать вам обоим, что в её годы трудновато шарахаться от пуль.

— По счастью, Пепе уже несёт искупительный дар. — Король указывает на курчавого пса. Тот вылез из воды, машет Элизе хвостом, затем подбегает и кладёт мёртвую птицу к её ногам.

— Я не люблю дичь, — отвечает Элиза, — но Лизелотта в своё время была великой охотницей. Возможно, подарок её умиротворит.

Она наклоняется, берёт птицу за шею и несёт прочь на вытянутой руке. Мужчины смотрят в благоговейном восторге. Луй тычет Джека в бок.

— Magnifique[239], а?

— Жеребец старый.

— Ах, она великая женщина, — говорит король, — а вы, мон кузен, счастливец.

— Встретить её было несказанной удачей, тут я с вами согласен, потерять — глупостью. Я не знаю, какое слово отнести к себе сейчас, разве что «усталость».

— У вас будет вдоволь времени отдохнуть в прелестнейших местах, — говорит Луй. Джек, внезапно насторожившись, хватает щит и прячется за ним. По берегу идут трое французских придворных — они услышали выстрелы и теперь ищут короля.

— Места прелестные, — соглашается Джек. — Лишь бы обо мне не узнали и не пошли слухи.

— Ах, но ведь на Ля-Зёр и в Сен-Мало несложно укрыться от людей?

— Там я и буду жить на покое, — кивает Джек. — Пока она меня терпит.

Король в притворном изумлении выгибает бровь.

— А если она вас прогонит?

— Тогда в Англию и вновь за работу, — говорит Джек.

— Монетчиком?

— Садовником.

— Поверить не могу!

— Это известная слабость старых англичан, которые уже ни на что не годятся. Мой брат устроился садовником в поместье к богатому