Ведьмы.Ру - Екатерина Насута

— И?

— Тебя не пугает?

— Ну… так-то… — Данила почесал затылок. — Тараканова, очнись. Это ж азы. Или маг справляется с силой, или каюк. Потому и ограничители детям ставят. Я ж вон тоже могу сказать, что если не справлюсь с силой, то помру. Вру?

— Нет, — произнесла она с удивлением.

— Правда — это такая штука, которой тоже при умении пользоваться можно. Отец вот старается не врать. Но иногда и правду так подаст, что… в общем, хочешь, я с тобой пойду?

— Хочу, — неожиданно ответила она. — И… извини. Ты вовсе не такой придурок, каким казался.

От этих слов стало радостно.

— А ты не зануда.

— Но и не принцесса.

— Почему?

— Да посмотри на меня, — она повернулась к буфету, уставившись в мутноватое отражение в его дверцах. — Я ведь… Ляля красивая.

— Ага, только тоже собой недовольна. Вот скажи, Тараканова, почему девицы вечно что-то хотят в себе поменять? Одни волосы накручивают, другие распрямляют. Блондинки красятся в чёрный. Брюнетки высветляются. Рыжие притворяются шатенками. Кто-то худеет. Кто-то толстеет. Какой в этом смысл?

Она повернулась и поглядела так, растерянно:

— Н-не знаю.

— Ну и тогда чего париться? Ты красивая.

— Не такая, как твоя Альбина.

И почудилось, что сказано это было с немалым раздражением.

— Ревнуешь?

— Ещё чего! — и руки на груди сложила. — Ты тарелки бери. Только постарайся не расколотить.

— Фамильный сервиз?

— Да нет. Обычный из хозмага. Просто посуды немного.

— Надо было сказать, в центре была, прихватили б.

— Мелецкий!

— Чего? Ну если немного, а нас вон тут…

— А тебя ничего не смущает?

— Ты смущаешь.

— Я?

— Твоё настроение скачет. То ты в печали, то злишься.

— Проклятье, наверное.

— Или всё достало?

— Тоже может быть. Вот те, на верхней полке… там вроде целые. Но разные.

Данила вытащил указанные тарелки.

— Вряд ли тут кого смутит разный рисунок.

— Ты им веришь?

— Кому?

— Моей родне. Они такие… такие… не знаю… Ляля. И Никита… дядя Женя. Свои. Но мама… впрочем, от неё я как раз никогда не видела ни любви, ни… а теперь вот что мне делать?

— Ну, — Данила вытащил ещё одну стопку. — Для начала предлагаю поужинать. Потом проверим, как дела в независимой мышиной империи. А там, глядишь, чего-то и образуется.

— А если нет?

— Если нет? Тогда образуем. Кстати, для начала переговори с бабушкой. Может, я не слишком-то отца радовал успехами, но не скажу, что совсем вся его наука мимо прошла. Так вот, он говорил, что никогда нельзя полагаться на один источник информации. Даже если он очень надёжный. А твой, как понимаю, таким не назовёшь.

— Наверное…

— Так что бери вон стаканы или чего там ещё надо и пошли. Сначала ужин. Потом всё остальное.

— А ты не слишком раскомандовался?

— В самый раз. Привыкай.

— Что?

— В семье должен быть один лидер!

— Мелецкий…

— У меня посуда. Обратишь в козла — побьётся.

И она улыбнулась. Уже совсем даже не грустно.

Почти отпустило.

Вот интересно, сам по себе подростковый возраст у Ульяны прошёл тихо и незаметно. Возможно, потому что замечать её метания и общее недовольство жизнью было просто-напросто некому. Мама была увлечена собой. Отец — мамой.

Ульяне оставалось лишь не мешать.

— Никита, ты чего такой мрачный? — Ляля крутила в пальцах огурец.

А Никита, на сей раз в человеческой ипостаси, вздохнул и признался:

— Что-то живот крутит…

— Чур мне в тапки не блевать! — спохватился Игорёк, который выглядел чуть менее бледным, чем обычно.

— И за столом тоже не надо, — дядя Женя наклонился и погладил бутылку, что стояла рядом. — Вы мне лучше подскажите, как их назвать.

— Ну… продолжая традицию. Эмфизема есть. А будут ещё Зараза и Холера? — предложил Мелецкий, кажется, вполне себе освоившийся в окружающем дурдоме. Он и наклонился, благо, сидел недалеко. — Вот та, которая справа, чисто Зараза!

— А слева Холера? — Ляля тоже наклонилась. — Холечка. И Зарочка.

Антонина Васильевна лишь головой покачала.

Ульяна хотела было спросить. Нет, не про маму. И не про предстоящую встречу. И не про дар. Всё-таки на такие темы лучше разговаривать наедине и не за ужином. Просто… что-нибудь.

А оказалось, что и спрашивать нечего.

— Я документы посмотрел, — Игорёк ел очень мало. Даже не столько ел, сколько ковырялся в тарелке, размалывая вареную картошку в пюре. — Извини, что без спроса, но вы уехали, а заняться больше нечем. Там, когда лежишь, скучно. Я подумал, что если сумма не так велика, то у дедушки возьму.

— Кредиты… — Ульяна совершенно про них забыла.

То есть, как-то она вроде помнила и про документы, и про долги, но получается, что забыла.

— Деньги есть, — Мелецкий разогнулся, правда, как-то неудачно, бахнувшись головой о столешницу.

— Осторожно!

— Волнуешься?

— А то. Последние мозги отобьёшь.

Ляля хихикнула.

— Ну, — он потер макушку. — Теперь ты хотя бы признаёшь, что они у меня в принципе имеются. Уже прогресс.

— Какая любовь… — Ляля сложила ладошки и зажмурилась. — Я тоже так хочу…

— Башкой об стол? — поинтересовался Никита и икнул. — Чтоб… не надо было… извините.

— Бестолочь. И ничего-то он в любви не понимает.

— Ба, у тебя настой от желудка тут? Кажется, мне опять…

— А я говорил, что нельзя собаке ветчину жрать! Тем более в таких количествах! — Мелецкий крикнул это вслед Никите. — Питаться надо правильно…

И повернулся к столу.

— Мы там взяли денег…

— Всё-таки мародёрствовали? — захотелось заплакать, беспричинно и горько, чтобы все вокруг забегали и начали утешать. Обычно-то на Ульянины слёзы внимания обращали не больше, чем на саму Ульяну, но тут ведь по-другому.

Вдруг да забегают?

И Мелецкий волноваться станет.

Или нет? Или скажет какую гадость?

— Это не мародёрство. Это честная военная добыча! Дядь Женя, скажите…

— Скажу. Зараза и Холера… а третьего как? Чума? Не, ему не идёт, — дядя Женя вытащил из-под стола бутылку. — Вы