Светлый пепел луны. Книга 2 - Тэнло Вэйчжи

и схватила шипы. Таньтай Цзинь все еще прижимал ее к груди, когда за его плечами возникли три золотых шипа и вонзились ему в сердце. Он опустил голову и непонимающе посмотрел в бесстрастные глаза девушки. Кровь отлила от его лица, и ярко-алая капля вытекла из уголка рта. Спустя долгое время он отпустил Сусу.

– Почему? – спросил Таньтай Цзинь.

Девушка обратила к нему ясный взгляд:

– Я пришла, чтобы убить тебя.

– Убить меня? – эхом повторил он. – Нет, ты не можешь… Я же…

Слова застыли у него у горле, когда в сердце воткнулись еще три шипа. Он побелел как бумага и поднял голову. В глазах Таньтай Цзиня разлилась чернота, а лицо сковал холод.

– Значит, все ложь! Ты никогда не любила меня… Ты, как и все, хочешь моей смерти!

Чутье подсказало Сусу, что что-то не так, и она поторопилась вонзить в его сердце последние три шипа. Вдруг Таньтай Цзинь странно скривил губы, а вокруг его сердца разлилось голубоватое сияние. Ночной летний ветер, развевавший волосы Сусу, резко похолодел.

– Е Бинчан дала ему чешуйку, защищающую сердце! – ахнул Гоую.

Это в нее ударились шипы, перед тем как разлететься на осколки.

Побледнев, как мертвец, Таньтай Цзинь поднял руку и отбросил Сусу. Мощь лилового лепестка подорвала ее собственные силы, и, когда чешуйка нанесла ей еще удар, изо рта девушки хлынула кровь. В следующий миг к ее горлу приставили меч.

Сусу пришла в отчаяние. Ее сознание опустело, и тело застыло. Три божественных шипа были сломаны. Ее миссия провалена! Но страшнее всего было лицо Таньтай Цзиня. Опустившись перед ней на колени, он заглянул девушке в глаза и окровавленными губами процедил:

– Думаешь, я глуп и смешон?

Его пальцы сомкнулись на ее шее, и девушка сильно закашлялась.

Казалось плача и смеясь, он странным голосом проговорил:

– Тебе не нужна моя любовь – так попробуй мою ненависть!

Сусу не могла произнести ни слова. Чешуйка, защищающая сердце, вспыхнула, и она лишилась чувств.

Чей-то голос шепнул ей прямо в ухо:

– Сегодня пятнадцатое!

Сознание по капле возвращалось к ней.

«Пятнадцатое?»

Сусу никак не могла собраться с мыслями и понять, где она, что значат эти слова и почему ей так холодно этой летней ночью.

«Пятнадцатое!»

Девушка открыла глаза. Она лежала во мраке на голом камне. Ее запястья и лодыжки связывали знакомые шелковые путы, а сбоку сидела темная фигура в полной тишине. Холодные глаза из темноты с насмешкой наблюдали за ее борьбой. Когда Сусу сдалась, Таньтай Цзинь тихо рассмеялся и нервно проговорил:

– Тебе страшно? Вот уже несколько дней и ночей мне тоже очень страшно. Даже в кромешной тьме каждый человек надеется на спасение. Но меня некому спасти. Как, впрочем, и тебя, Е Сиу.

Она с тревогой ощупала складки платья – пусто. С губ ее сорвалось:

– Жук… его нет!

И тут же она вспомнила, как волшебное насекомое, все это время спасавшее ее от яда весеннего шелкопряда, разлетелось на части от стрелы воина Затаившегося дракона.

Услышав ее, Таньтай Цзинь снова холодно рассмеялся:

– Наверное, ты часто веселилась у меня за спиной: «Какой же тупица Таньтай Цзинь! Я его бью, унижаю, оскорбляю, а он все равно не может меня убить!» Я даже хотел сделать тебя своей императрицей, жить с тобой, состариться и умереть вместе, как обычный человек! И даже когда ты сбежала, я все равно отыскал тебя, чтобы спасти от этого зверя восьмого принца. Но стрелы Затаившегося дракона и шесть шипов в моем сердце показали мне все очень ясно. Ты хоть немного колебалась, когда решила нанести удар?

В его голосе слышалось отчаяние и безумие, но он говорил так тихо, словно был совершенно спокоен. Душу Сусу охватил ужас. Ее тело горело, как в огне, дыхание стало прерывистым. Проклятый шелкопряд отравлял ее уже полтора года, и без защиты белого жука она умрет. Может быть, даже сегодня.

Сердце бешено колотилось в груди. Она судорожно вцепилась пальцами в платье. Ей хотелось держаться от Таньтай Цзиня как можно дальше, но яд шелкопряда постепенно сжигал рассудок.

– Не беспокойся, я знаю, что ты не хочешь быть императрицей. Впрочем, тебе ею и не стать. Просто зачахнешь здесь, – пробормотал он так, словно уже стал повелителем демонов. – Мне жаль, что я не умер, как ты этого хотела. Я жив, а твой кошмар только начинается.

Камень под ней был ледяным, однако от этого Сусу не становилось лучше. Гоую молчал, а она с трудом могла разглядеть собственные пальцы. Хотя лежать было очень неудобно, она вцепилась в камень под собой, как умирающая рыба хватает воздух, но так и не протянула руки к юноше.

Тусклый свет в глазах Таньтай Цзиня медленно сменило безразличие. Он встал и вышел прочь. В тот же миг Сусу заметалась, тяжело дыша, глаза ее застил багровый туман, и она перестала что-либо различать вокруг. Изо рта и носа потекла кровь. Сусу сплюнула кровавый сгусток и почувствовала, что жизнь покидает ее.

«Так холодно…»

Когда ее дыхание почти стихло, раздались шаги. Кто-то с такой злостью схватил ее за руку, что сломал ей пальцы. Тело грубо вздернули вверх и прижали к холодной стене.

– Я лучше убью тебя сам, чем ты умрешь вот так!

Его голос был полон муки.

Боль пронзила и скрутила ее тело, но благодаря ей Сусу осознала, что не должна умереть! Она будет жить, несмотря ни на что!

Девушка сжала руку Таньтай Цзиня, ногтями впившись в тыльную сторону его ладони.

– Помоги мне…

Ее сотрясала крупная дрожь. Из-под ногтей потекла кровь, и Сусу поцарапала его. Он долго молчал, затем закрыл глаза и расхохотался.

– Ты тоже…

Трясущимися руками девушка обняла его за шею, хватая ртом воздух. Ночь в ее глазах раскололась на тысячи осколков. Пальцы болели, болело все тело. От осознания, что она обманула надежды всех, кого знала, и страха перед ядом весеннего шелкопряда Сусу дрожала, как маленькая зверушка. Пальцы Таньтай Цзиня проникли в нее, и она повисла на нем, словно вьющаяся лоза, жаждущая выжить за счет чужого питательного сока.

Почти рассвело. Сусу очнулась от звука тихого смеха. Непонятно, смеялся он над ней или над собой. Потом все затихло, и после паузы голос тихонько запел песенку, услышанную еще в детстве. Она часто раздавалась то тут, то там, когда он лежал один на своей тонкой лежанке и прислушивался к тому, что происходило во дворце. Ничему хорошему он